– Ха! Только это вы слыхали... А то, что они не видят ничего, кроме грязи человеческих проступков изо дня в день? Это вы знаете? Я впервые убил, когда мне было двенадцать. И не просто убил – это была казнь. Я казнил выродка, который насиловал свою дочь, четырнадцатилетнюю девочку. Она с десяти лет жила в этом кошмаре, она сошла с ума, а потом, уже после казни своего мучителя, бросилась в реку и утонула. И я всему этому свидетель... Все случилось по воле Бога?! И подонок, погубивший собственное дитя, – тоже сын Господа?! Это было только начало моего судейства... А потом... Я лишил жизни многих: и в схватках, защищая собственную жизнь, и казня преступников. Кого-то я выслеживал, чтобы убить, кто-то сдавался сам, думая, что тем самым заслужит право на жизнь. Некоторым я давал шанс, но только один... А иногда... Иногда мои руки бывали по локоть в крови, и сам себе я казался самым преступным из всех преступников на свете. Тогда я думал, что Бога вообще нет! Что я заменяю его, осуждая, карая или прощая людей...
– Во всем, во всем воля Господа. Это грех – говорить такие слова! – пытался отвечать монах.
– Может, вы и правы, – горько улыбнувшись, сказал Фредерик. – Но я видел столько грязи, столько зла, что сам смешался с этим злом, выкорчевывая его... А потом, когда светлое, красивое, доброе пришло в мою жизнь, у меня его моментально забрали... Не успел я исправиться... Я стольких убил, а вот спасти ту одну, что была дороже всех, не смог... Теперь, прошу, не мешайте. Я обещал хозяйке Березового городка, и я должен выполнить обещание.
Вздохнув, он опустился на колени перед статуями Бога. Поднял глаза на Дарующего, зашептал слова просьбы: «Мира и света, тепла и радости – все это пусть будет в Березовом городке. Пусть обойдут его жителей беды и невзгоды, болезни и недобрые люди. Возьми их под свою защиту и никогда не оставляй».
Молился Фредерик недолго. Потому, наверное, что не был хорошо знаком с таким делом, как молитва. Он и в самом деле вдруг открыл для себя, что вопросы веры, Бога, религии его всегда очень мало интересовали. Так – на уровне обрядов, которые считал нудными и ненужными. А вот вера...
Глядя в глаза золотому Богу, он услышал голос где-то внутри: «Веришь ли?»
– Для вас молитва – не более чем досадная обязанность, – заметил монах. – Господь не любит, когда с ним говорят не от сердца.
Фредерик вздрогнул. Вздрогнуло и его сердце. «Веришь ли?»
– Я не стану лгать, – глухо ответил он. – Моя молитва не принесет пользы никому. Она неискренна.
– Вы это признаете. Уже хорошо. – Старик улыбнулся. – Расскажите о себе, своей жизни. Я здесь именно для того, чтобы выслушивать вопли и шепот человеческих душ. И кто знает, вдруг откровения помогут вам. Никто еще не уходил от меня таким же, каким приходил. Люди меняются и часто – в лучшую сторону.
– Моя жизнь, – проговорил Фредерик. – Она, как старый кувшин – вся на трещинах, как ветхая рубаха – вся на дырах. Я постоянно что-то или кого-то теряю... И то, что теряю, уже больше не в силах разыскать. Вот моя жизнь. И не стану я о ней говорить. Совсем недавно мне хотелось, чтоб она закончилась...
– А теперь?
– Не знаю... Когда медведь встал надо мной, мне вдруг захотелось жить. – Тут Фредерик усмехнулся, потом вновь нахмурился. – Я ведь не выполнил последнего желания Коры. Она просила, чтобы я заботился о нашем сыне. А я забыл. Просто забыл. Может, поэтому она приходит ко мне чуть ли не каждую ночь и бежит от меня, бросает меня одного. Как я бросил сына. Наверное, поэтому я должен жить... Вот оно, то самое, что держит меня...
17
Фредерик уже возвращался. Разные мысли терзали его. Но теперь не тяжкие, причиняющие боль воспоминания о Коре больше занимали Короля. Теперь больше волновало то, что где-то на родине остался его сын, маленький, слабый младенец, один, без родных рядом. «Как я мог так поступить? – мотая головой, уже в десятый раз спрашивал себя Фредерик. – Я сам рос без родного отца. И разве я желаю, чтобы такое же случилось с моим собственным сыном? Я дурак, идиот, ненормальный!.. Нет, решено: сегодня же домой! Хватит дурости. Путешествовать ему захотелось! – Он зло ударил сам себя в лоб. – Жалкий эгоист!»
Он шагал, как всегда, быстро, тем более что обратный путь был знаком. Но тут его внимание привлекла мелькнувшая за одной из колонн тень. Фредерик не сбавил темпа ходьбы и не сделал шаги бесшумными. Просто, поравнявшись с колонной, стремительно взбежал наискось по ее столбу вверх и приземлился оттуда прямо на голову затаившемуся на другой стороне человеку:
– Есть!
– Ох! – выдохнул тот.
Фредерик сорвал с его головы капюшон и не сдержал изумленного возгласа:
– О!
Перед ним лежал на каменном полу, зажмурившись, мельник Тимбер, незаконнорожденный сын Северного Судьи Конрада.
– Как так? – отпуская его, только и смог спросить Фредерик.
– Я... Я теперь послушник Полночного храма, – поднимаясь, ответил Тимбер.
Он вытер кровь, что текла из его разбитой при падении губы.
– Послушник? Ты следил за мной! Это что, обязанность послушника?! – начал допрос Фредерик.