Судья Королевского дома

– Я не следил. Я узнал вас еще тогда, когда вы первый раз оказались в пещерах. Но я ничего никому не сказал и вам не стал открываться... А сейчас я шел к святому отцу, а вы шли навстречу. Я не хотел встречаться с вами, вот и спрятался, – объяснял тот.

– Спрятался он, – пробурчал Фредерик, но, заметив, что парень совершенно растерян и все еще напуган, смягчил тон. – Что ж, дома тебе опять плохо показалось?

– Что хорошего в доме, где умерла мать, – отвечал Тимбер глухим голосом. – Я вернулся из того похода на столицу, а она тяжело больна. Пару недель промаялась... Потом – все. Отдала богу душу. Один я остался. Работник сбежал. Сельчане и так на меня зло смотрели, но не трогали – мать жалели. А как ее не стало – все словно с цепи сорвались. Дом сожгли, мельницу развалили, посевы наши разорили. Все кричали: «Убирайся, изменник! Ублюдок!» Много чего кричали. Убить грозились... Я и ушел. А куда мне еще деваться? Бродяжничать по стране, пока кто-нибудь меня не узнает и не убьет? Я ведь враг всем...

– Не всем, – покачал головой Фредерик.

Он больше смотрел на Тимбера, чем слушал сбивчивый рассказ. И его поражало то, что чем больше смотрел, тем больше видел в этом бастарде Конрада. Его глаза, подбородок, привычка вот так сжимать узкие губы, его манера чуть склонять набок голову при разговоре, и голос – он так походил на голос Северного Судьи. «И Конрад, наверное, вот так глядя на меня, видел во мне моего отца, – подумалось Фредерику. – Вот почему он предал меня».

– Не всем ты враг, – повторил Фредерик, заметив вопросительный взгляд Тимбера. – Я-то давно вычеркнул тебя из своих врагов. Я простил тебя...

– Простили. Так и есть, – кивнул мельник. – Только я вот себя не простил. И это еще одна причина, почему я здесь, в Полночном храме. Я виноват в смерти многих невинных людей. Я буду служить храму, пока Господь не даст мне знак, что я прощен.

– Разве ты убил кого? Убивали мятежные бароны и их воины...

– Но они убивали, крича мое имя! Убивали, чтобы я мог пройти. Я – причина!

Фредерик в который раз покачал головой. «А что же со мной делать? – он невольно посмотрел на свои руки, и ему показалось, что они в крови. – Скольких я убил? Разве можно назвать точное число душ, которые через мой меч отправились на небо? Пусть даже половину их – этого уже достаточно, чтоб заживо вмуровать меня в стены этого храма...»

– Если думать обо всем этом, можно сойти с ума, – сказал он уже вслух.

– Может и так, – отозвался Тимбер. – Только я все для себя решил. Мне нет места в мире, я буду здесь. Божий храм меня не оттолкнет.

– Что ж, ты сам себе хозяин...

– А! Вот вы где! – раздался голос Орни, довольно радостный: ее поиски увенчались-таки успехом. – Вас все ждут, сэр Фредерик. Как же без вас начинать торжественную трапезу?

– Ну да. Я давно слышу запах жареных медведей, – усмехнулся Король. – А ты? – Он посмотрел на Тимбера. – Монахам ведь можно праздновать? Зови остальных в нашу пещеру. Судя по всему, там королевские кушанья...

Через некоторое время они впятером (Тимбер позвал остальных служителей храма) вернулись в общие залы. Там горело сразу несколько костров. Женщины весело раскладывали по блюдам огромные куски медвежьего мяса, разливали по кружкам что-то темное из кожаных бурдюков.

– Они называют это «веселун», – радостно сообщила Орни.

– Судя по всему, ты уже попробовала, – заметил Фредерик.

– Конечно! – засмеялась девушка. – Мы все так долго были в страхе, так боялись погибнуть, что теперь нам это просто необходимо! На душе легко и весело. Пейте и вы! – Она выхватила из рук проходившей мимо женщины пару кружек, доверху наполненных «веселуном», и протянула их Фредерику и Тимберу. – Пейте же!

Тимбер помотал головой: ему, как послушнику, нельзя было таких напитков. Король же, чуть помедлив, выпил залпом, слегка поморщился: кислый «веселун» сильно защипал язык.

– Странно все-таки, – заметил Фредерик, указывая на смеющихся людей, – они только-только оплакали погибших соплеменников и вот уже в пляс готовы идти.

– Таков этот народ, – отвечал старый монах. – Смерть и рождение для них так же обыденны, как обед или сон. Слишком сурова их жизнь, чтоб долго чем-нибудь огорчаться. Мертвым – мертвое, живым – живое... Идите и вы веселиться. Это во многом ваша победа.

– Живым – живое, – повторил Фредерик; эти слова он понял по-своему.

Тут к ним опять подбежала румяная от «веселуна» Орни. Она принесла тарелки, полные кусков горячего, аппетитно румяного мяса.

– Жаль, хлеба почти нет. Зато соли – хоть отбавляй, – сообщила она, вручив каждому по миске и по тонкому ломтику грубого темного хлеба.

– Ты тут прямо как дома, – усмехнулся Фредерик.

– Когда нет своего дома, то весь мир – это дом, – в тон ему ответила Орни. – Пойдемте танцевать.

– Ты меня приглашаешь? – не сразу понял Король.

– Ну его светлость Линар отказался: нога у него болит, – пожала плечами девушка. – А с увальнями рыцарями, типа Скивана и Корина, опасно плясать – еще ноги отдавят...

– Так и я не мелочь какая-нибудь, – в тон ей говорил Фредерик.