Судный день

– В действительности точное число дней солнечного и звездного циклов составляет не ровно триста шестьдесят пять дней, – продолжал Томас, – каждые четыре года мы стараемся исправить это несоответствие, вводя один високосный год, однако у нас все равно остается одиннадцать минут и четырнадцать секунд лишних. Многим кажется, что в масштабах целого года одиннадцать минут – это мало, почти совсем ничего. Из-за такой мелочи и беспокоиться-то не стоит. Возможно, они правы, но за сто двадцать восемь лет из этих минут накопится целый день, а один день – это уже что-то. Если же пустить все на самотек, то через много сотен лет двадцать четвертое декабря будет каждые сто двадцать восемь лет сдвигаться все ближе к весне. А Пасха таким же образом сдвинется ближе к лету, потому что день весеннего равноденствия, который выпадает на двадцать первое марта, передвинется назад, сначала на двадцатое, потом – на девятнадцатое и так далее. Поэтому в тысяча пятьсот восемьдесят втором году из-за юлианского календаря у нас накопилось целых одиннадцать лишних дней, а день весеннего равноденствия должен был приходиться на одиннадцатое марта. Подобное никуда не годится – в этом сомнений не оставалось. Папа Григорий Тринадцатый решил восстановить отсчет времени и ввел новый календарь. Чтобы календарный год совпадал с солнечным, в григорианском календаре просто-напросто иногда пропускается високосный год. Поэтому все католические страны перешли на григорианское летоисчисление еще сто лет назад – а точнее, сто восемнадцать лет назад. Как вы видите, новый календарь будет не очень сильно отличаться от прежнего, однако, чтобы отсчет начался правильно, нужно убрать лишние одиннадцать дней из того года, с которого начнется новое исчисление. Мы и так ждали более ста лет. И поэтому мы сократим февраль следующего года, то есть одна тысяча семисотого. Пожертвовав одиннадцатью днями, мы начнем жить в одном ритме с Солнцем и звездами – только и всего. – Томас умолк и отхлебнул вина.

Лекция закончилась. Прежде я слышал, как он читает лекции в университете, и после них профессор всегда лучился счастьем – прямо как сейчас. Если бы я был католиком, то наверняка заважничал бы, будто Папа Римский, от гордости за своего хозяина, который прямо с места мог выдать подобный рассказ. Очевидно, это не укрылось от глаз Бигги – она хитро улыбнулась и подмигнула мне.

Трактирщик задумчиво кивнул.

– В Хаверслеве мне сказали, что король хочет перенять католическое времяисчисление, – сказал он.

– В каком-то смысле так оно и есть, – согласился Томас, – подобная мера необходима, а идея хорошая, но не потому, что придумали ее католики. А это существенная разница, вы не находите?

Трактирщику пришлось согласиться с Томасом. Он показал на листок с пророчеством Нострадамуса:

– Предать готическое время – означает принять новый календарь, вот как я это истолковал. То есть отказаться от прежнего времяисчисления.

Томас умолк, но аргументов против у него не нашлось. Фон Хамборк перешел к следующей строчке:

– О демоне Пселла я уже упоминал, а “великий холод”, по-моему, и есть лютая зима, которая сковала всю страну и заточила нас здесь.

После короткого раздумья Томас вновь кивнул.

– Вы сказали, господин профессор, что февраль уменьшится на одиннадцать дней. Иначе говоря, все это произойдет как раз перед первым марта. То есть “mars”,как здесь и указано, – верно?

Томас понял, к чему тот клонит, однако вынужден был опять кивнуть.

– Поэтому удивительны именно слова “до марта”, – фон Хамборк гнул свою линию с упорством здоровенного ютландского жеребца, – и нет никаких сомнений, что стужа и ее последствия наводят панику на жителей многих мест, мы и сами стали свидетелями смерти.

Томас резко поднял голову и посмотрел на трактирщика. Я понял почему. Впервые после поминальной проповеди священника кто-то упомянул о смерти графа. Однако хозяин предпочел не вдаваться в подробности.

– Здесь говорится, что “все умрут”. Обычно Нострадамус не разбрасывается подобными фразами, значит, он говорит не просто о холодной зиме, и это следует толковать как-то иначе. Как нечто окончательное. Судный день.

Кивать Томас не стал, однако и возразить ему было нечего.

– “Точно спроси у чёток код”, – а вот это непростое место. И если мы хотим извлечь из него какой-либо смысл, то нам явно не хватает нескольких слов. Нострадамус пропускал слова – отчасти, чтобы сохранить ритм, а отчасти – чтобы зашифровать смысл и скрыть его от непосвященных. Если отбросить последнее слово, то фраза будет звучать так: “Точно спроси у чёток”. С грамматической точки зрения эта фраза верная, однако здесь не хватает логического завершения. Я уцепился за слово “точно” и поразмыслил, что именно может с ним сочетаться… Что? – Он умолк и посмотрел на Томаса – тот кивал и хотел что-то сказать. Томас улыбнулся:

– “Точно” обозначает обычно некую величину, которую можно обозначить числом.