Судный день

Он устало поднялся с кровати и принялся раздеваться.

– Лучше нам выспаться и поразмыслить на свежую голову, – сказал он, – почему-то мне кажется, что свежая голова нам завтра не помешает. – Во мраке мелькнули его длинные белые панталоны, и он забрался под одеяло. Томас долго охал и возился, но сон не шел к нему. Я замер и вслушивался в темноту. – Ты не ложишься, Петтер? – спросил он, повернув голову.

Я встал и взял жилетку и швейные принадлежности.

– Мне нужно пришить пуговицу, – объяснил я.

Он молча отвернулся. Его укрытое одеялом тело заволновалось, будто пролив Каттегат во время шторма, но мало-помалу он наконец успокоился.

Усевшись в изножье кушетки, поближе к свету, я вдел нитку в иголку. Из жилетки по-прежнему торчал хвостик старых черных ниток. Я вытащил их, положил в плошку возле лампы, поднял голову и прислушался к дыханию Томаса. И начал пришивать пуговицу – такую круглую и гладкую, совсем без углов, какие были у других пуговиц. Я подумал, что, может, поменять их местами, чтобы профессор и другие пуговицы отполировал пальцами…

В трактире было тихо, лишь кровать скрипела. Однако ветер усилился, он бился о стены и шуршал по крыше.

Вообще-то эта пуговица даже нравилась мне. Я так часто ее пришивал.

“Наверное, и во сне смогу пришить…” – подумалось мне.

СУББОТА, 30 ДЕКАБРЯ ГОД ГОСПОДЕНЬ 1699

Глава 17

– Аййййй! – Я вдруг проснулся, почувствовав, как что-то укололо меня в ногу.

Я осторожно вытащил иголку – она впилась мне в колено, когда я уснул и завалился на бок. Черт! И какого лешего я уснул?

На дворе разыгралась настоящая буря, дом, казалось, трещал по швам, а крыша готова вот-вот сорваться. В зыбком пламени свечи я положил жилет на стул и обулся.

Осторожно, не сводя глаз с профессорской кровати, я отворил дверь. Томас не шелохнулся. С прежней осторожностью я прикрыл за собой дверь. На самом деле вовсе не обязательно было так стараться: шум ветра способен был заглушить любые другие звуки. Однако по лестнице я спускался крадучись, а на некоторые ступеньки – те, что скрипели, – ступал особенно осторожно. Я шел словно вслепую – свет на лестнице погасили, и меня обступила плотная тьма, какая бывает под одеялом. Ощупью я нашарил дверь в трактир и медленно приоткрыл ее. И вдруг меня охватили сомнения. Никогда прежде мне не доводилось забираться в девичью постель.

Мне вспомнились ее слова: “Я вообще мало сплю”. Да, именно это она и сказала. Она дала мне понять, что не разбужу ее, если зайду. Так она сказала раньше. Но за день много чего изменилось, и я вспомнил, как она посмотрела на меня вечером – в глазах ее светился смертельный ужас, какой бывает у животных, которых ведут на убой. Она послушала священника с трактирщиком и испугалась. Мы могли бы найти друг у друга утешение… Ведь мы оба боялись того, что должно было случиться…

“Нет, того, что, возможно, случится”, – заставил я себя подумать. Набравшись смелости, я распахнул дверь. В трактире оказалось светлее, чем на лестнице, – в очаге на кухне теплились красноватые угли, и я без труда добрался до комнаты Марии. В трактире никого больше не было.

Очутившись перед дверью, я поднял руку, чтобы постучать, и замер. От ужасного порыва ветра дом затрясся, будто в лапах огромного тролля, который затем унесся дальше в ночь. Когда стены перестали трястись, я постучал в дверь – сперва тихо, потом громче, а затем наконец что было силы забарабанил в дверь – иначе меня бы не услышали. Стукнув несколько раз, я наклонился к двери и прошептал:

– Мария! Это я, Петтер!

Но ничего не произошло. Я прислушался и, кажется, услышал похрапывание. Я вновь постучался. Громко. И снова позвал ее.

Из комнаты послышалась какая-то возня. Она проснулась. Я отступил назад, а сердце мое бешено колотилось.

Дверь приоткрылась, и блеснули заспанные глаза Марии.

– Петтер!.. – удивленно проговорила она. – Ты… ты все-таки пришел… – ее голос звучал тихо и нерешительно. Похоже, моему приходу она не обрадовалась. И впускать меня в комнату девушка явно не желала. Я растерялся.

– Прости, если разбудил… Мне лишь показалось… – Я запнулся, чувствуя, что выгляжу смешным и глупым. Но, черт возьми, она же сама позвала меня – как иначе истолковать ее слова? Не дело всяким жалким служанкам шутить шутки с такими, как я! И толкнул дверь, попытавшись отворить ее.

– Впусти меня, Мария! Ты сама хотела, чтобы я пришел. И я это знаю.

Но она всем телом навалилась на дверь с той стороны и испуганно смотрела на меня. За расстегнутым лифом нижней сорочки мелькнула полная белая грудь, – перехватив мой взгляд, Мария прикрыла ее.

– Уходи, Петтер, – сказала она, отводя мою руку от двери, – да, я сама хотела, чтобы ты пришел, но… уже слишком поздно. Мне уже скоро вставать, нужно выспаться. – И с печальной улыбкой она тихо прикрыла дверь.

Я не двигался с места – надеялся, что она передумает. Мне так хотелось открыть дверь, войти в ее комнату и улечься к ней в постель, и перебороть это желание оказалось почти невозможным. Да как же это – обычная служанка?..