Судный день

Господи. Мне потребовалось все, что у меня было, чтобы сказать ей нет.

— Еще нет, — я просунул средний палец, все еще влажный от ее слюны, рядом с ее тугой дырочкой. Линкольн не останавливался. Что еще важнее, он не остановил меня. Сочетание страха и потребности боролось в ее глазах. — Расслабься. Позволь нам сделать тебе приятно, — я просунул палец внутрь, только кончик, и ее губы разошлись во вздохе. А потом она покачнулась на мне. — Тебе это нравится? Его язык на твоей киске и мой палец в твоей попке?

Он поднял на меня глаза, его взгляд был жестким и непрощающим, и я свободной рукой толкнул его голову обратно вниз.

— Сосредоточься на ней, — сказал я ему.

— Теперь я вхожу глубже. Это нормально? — спросил я ее.

Она кивнула.

— Я могу трахнуть тебя здесь, — я продвинул палец дальше внутрь. Она была такой тугой. Такой теплой. — Я могу трахать тебя, пока он ест твою сладкую киску. Ты этого хочешь?

Она ответила стоном.

Я наклонился и взял ее сосок между зубами. Она выгнулась дугой, ее бедра закрутились, ударяясь о его лицо и мою руку.

— Кончи для меня, малышка, — я взглянул на голову между ее бедер. — Для нас.

Ее тело сжалось вокруг моего пальца, напряглось против моего рта. Она откинула голову назад, ее рот разошелся в красивом «О» и стоне, таком громком, что я был уверен, что Лео услышал его. Это было идеально, так чертовски идеально, что я чуть не кончил от одного только ощущения этого.

— Да, блядь, детка. Вот так, — сказал Линкольн, прижимаясь к ее киске.

Ее руки вцепились в его волосы, она прижалась к его лицу и задыхалась. Я вынул палец из ее задницы, затем нежно поцеловал ее в лоб.

— Это был всего лишь вкус того, что я хочу сделать с тобой, — прошептал я, касаясь ее кожи.

Она схватила меня за руку, когда я встал.

— Ты уходишь?

Линкольн сел, не стыдясь своей наготы. Металлический наконечник его члена блестел в лунном свете, когда он расположился между ее бедер в каком-то собственническом порыве. Меня не удивил пирсинг, и меня не испугал его член.

Было бы так легко спустить штаны и провести кончиком члена по ее губам, покрыть ее рот спермой. Она была прямо там, на идеальном уровне. Мой член дернулся, когда видение прошло через мое сознание.

Я провел тыльной стороной указательного пальца по ее щеке. Она повернула голову так, что смогла зажать мой палец между зубами. Это заставило меня улыбнуться.

— Пока.

Она отпустила мой палец, затем прикусила губу.

— Мы еще далеко не закончили, — я взглянул на Линкольна, и его челюсть напряглась.

Это было только начало. Я только начал показывать ей, кто я на самом деле, и что я могу дать.

Я посмотрел вниз на женщину, которую он называл своей птичкой — возможно, из-за того, как сладко она звучала, когда кончала. Теперь она пела и для меня.

— Спокойной ночи, голубка. Скоро мы снова увидимся.

ГЛАВА 29

Девять лет я носил в себе любовь к Сэди, словно это была зависимость. Это была причина, по которой я просыпался по утрам. Благодаря ей я стал тем, кем должен был стать. Это была сила, которая двигала мной. Каждый. Блядь. День. Это был костыль, на который я опирался, чтобы сказать себе, что я не могу ничего чувствовать к Лирике, что я не чувствую к ней ничего.

Теперь его не стало, и все, в чем я себе отказывал из-за него, обрушилось на ничего не подозревающий берег, как цунами. Все те времена, когда я хотел прикоснуться к Лирике, но не делал этого, все те времена, когда она спрашивала меня, почему я так поступаю с собой и с нами — все те дни и ночи, когда я держался от нее подальше, потому что знал, что если не сделаю этого, то разбужу дремлющего зверя. Ну, теперь он проснулся. И он рычал.

Она спрашивала меня, почему за четыре года я ни разу не прикоснулся к ней. Причина была проста. Она думала, что хочет меня, потому что есть только я. У Линкольна не было выбора. Я не был таким, как Уинстон, Киптон, Малкольм и остальные мужчины Братства. Мне не нужна была принудительная привязанность. Я хотел искреннего подчинения.

Сэди обвинила меня в том, что я выбрал Лирику. Возможно, она была права. Я мог бы уничтожить Братство и без помощи Каспиана. Ожидание его трастового фонда было отговоркой. У меня было больше денег, чем у него. У меня было больше власти, чем у Киптона, потому что люди боялись меня больше, чем его. Он был беспечен. Я был безжалостен. Я мог бы спасти Лирику от ее судьбы в Судный день, а потом заняться уничтожением Уинстона и возвращением Сэди. Я мог бы уничтожить Малкольма, Киптона и Пирса без помощи их сыновей. А потом я мог бы вернуть Лирику Линкольну и получить свою королеву.

Так почему же я этого не сделал?

Потому что то, что у меня было с Сэди, было воспоминанием, надеждой, фантазией, а то, что у меня было с Лирикой, было реальностью.

Потому что, когда-то прекрасная девушка с огнем в жилах ворвалась в Убежище, извергая яд на Киптона Донахью, и я хотел поставить ее на колени.

А потом, несколько часов спустя, она попыталась покончить с собственной жизнью, и я понял, что сделаю все, что угодно, отдам все, чтобы спасти ее — даже собственное сердце.