Два человека, такие разные, но оба такие совершенные.
— Когда ты была со мной, Линкольн не был вариантом, — он был прав, и правда ужалила. — Он был воспоминанием.
— А теперь он мой муж, — сказала я.
— Как и я.
— И что теперь?
Он уставился на меня таким напряженным взглядом, что по моей коже побежали мурашки. Он даже не прикасался ко мне, но я чувствовала его всем телом.
— Я знаю, что часть тебя принадлежит ему. Но есть часть тебя, которая принадлежит и мне — часть тебя, которую он никогда не поймет, — он был так прав, что это причиняло боль. — Я знаю, что ты разрываешься, — снова прав. — Смотреть, как люди трахаются, — это часть того, что мы делаем — того, что мы
— Ты хочешь наблюдать за мной… — я перевела дыхание, не веря в то, что говорю. Такие разговоры не были нормальными. Но опять же, ничто в нашем мире больше не было нормальным. — …с Линком?
— Если это то, что нужно, то да. Разве не в этом все дело? Находить удовольствие в твоем удовольствии.
— А если я не хочу, чтобы ты смотрел? — я сглотнула. — Я имею в виду, если я не хочу, чтобы ты
— Тогда я буду трахать тебя, пока ты не попросишь меня остановиться. Я возьму все, что ты можешь дать, пока ты не превратишься в дрожащую, плачущую кучу. А потом я возьму еще.
Телефон завибрировал в моих руках, едва не вызвав у меня сердечный приступ или оргазм. Я была близка к любому из них.
Грей наблюдал, как я опустила взгляд на экран и сглотнула.
ГЛАВА 28
Лирика подняла телефон, показывая мне имя Татум, как будто мне нужно было объяснение.
Я не нуждался.
— Я должна ответить, — сказала она. — С тех пор как…
Мои губы дернулись от того, как я ее взволновал.
— Прими звонок. Мы закончим это позже.
Она пробормотала
Я остался на крыльце, наслаждаясь пейзажем и мысленно переигрывая последние двадцать минут. Нужна была смелость… и определенная уязвимость… чтобы сказать то, что сказала Лирика, чтобы хотеть того, чего хотела она. Она любила его. Я знал это. Но ее тянуло ко мне, так же, как и меня к ней. Мне было интересно, знал ли Линкольн, какие мысли роились в ее маленькой грязной голове. Говорила ли она ему то же самое, что и мне? В ее признании была сила и слабость, и я хотел их обеих.
Она была воплощением всех моих фантазий с тех пор, как мне исполнилось семнадцать лет. Я хотел женщину, которая могла бы командовать залом с элегантностью и грацией, улыбаться толпе, зная, что под ее дизайнерским платьем скрывается голая, мокрая киска, ждущая, чтобы кто-то отвел ее в заднюю комнату и заставил кончить. Я хотел женщину с огнем в глазах, не боящуюся противостоять одному из самых могущественных мужчин в мире, но готовую обнажиться и встать передо мной на колени, когда я вернусь домой. Я хотел ее силы. И ее покорности. Я хотел ее царственности. И я хотел, чтобы она была грязной.
Я хотел леди.
И бродяжку.
Эти желания, мои потребности казались тривиальными, учитывая то, что я увидел восемнадцать часов назад. В этом доме были женщины, которые никогда не станут прежними, а я беспокоился о своем члене.
Пес остался здесь, со мной. Он позволил мне погладить его по голове, пока я звонил миссис Мактавиш, чтобы она проверила Киарана. Я ненавидел оставлять сына так скоро после того, как нашел его, даже если это было всего на пару дней.
Она как раз рассказывала мне, как он помогал Сэму готовить ужин сегодня вечером, когда Лео высунул голову из двери.
— Ты собираешься сидеть здесь и размышлять всю ночь или пойдешь в дом, чтобы поесть вместе с остальными? — он посмотрел на мою руку на Люцифере, а затем просунул голову обратно в дом. — Черт, Линк. Этот человек украл твою девушку
Линкольн крикнул ему в ответ:
—
Я проигнорировал их обоих, позволив миссис Мактавиш закончить свой рассказ.
— Передайте ему, что я горжусь им, и что завтра я буду дома, — сказал я ей, после чего мы попрощались.