Судный день

Словно во сне я откинул в сторону белую простыню, за которой скрывалась еще одна. Вскоре я оказался в удивительном мире чистого, белоснежного белья – оно окружало меня со всех сторон и казалось живым. Мне снился сон. Я разговаривал с ней. Но она не отвечала. Страшный сон. Я разговаривал с ней, звал ее. И нашел ее. Она по-прежнему не отвечала. Она лежала там, на животе, подогнув колено. Совсем голая. Как и ночью, когда я ушел от нее. Прижавшись боком к стене. Уткнувшись лицом в таз. Сон безумца. Ночной кошмар. Я перевернул ее. На спину. Нет, лица я не увидел. На его месте появилась дьявольская ухмылка. Черная. Гнилая. Что сталось с алыми губами? С носом? Со щеками? Я закричал. Я кричал и кричал, будто больше мне ничего не оставалось. Все остальные звуки пропали. Дьявол усмехался мне. Христос покинул меня. Ушел навсегда. Я закричал.

Кто-то обнял меня за плечи и вывел на улицу. Я кричал. Кричал, чтобы исчезнуть. Подальше от этого дьявольского злого мира.

Глава 34

Где ты, желанная?
Смерть, я зову тебя! Где же ты?
День бесконечного отдыха,
День мой последний, приди!
Пусть не увижу я Солнца вовек![22]

В моем сознании всплывает эта мольба, которую Софокл вложил в уста царя Креонта, когда тот узнал, что потерял всех своих близких. Фиванский царь хочет умереть и не видеть больше рассвета. В молодости, когда мы с Томасом странствовали, я не знал греческих трагедий и не мог подобрать слова, чтобы описать охватившие меня скорбь и отчаяние. Грудь сдавило, там словно поселились змеи, грызущие мне сердце. Земля ушла из-под ног, а зло будто проникло в каждый уголок белоснежного мира. Лишь сейчас, в старости, я могу подобрать слова.

Нет.

Не слова… – образы, облаченные в слова.

Князь Реджинальд недавно ушел.

До Рождества осталось шесть дней. И я вновь начал записывать. Но не настояния князя тому причиной – чем сильнее он настаивает, тем глубже я погружаюсь в размышления. Князь надо мной не властен. Этот мир тяготит меня. Нельзя заставить того, кто не боится смерти, кто ждет ее, как доброго друга.

Писать мне сложно, слова не идут на ум, слова, которыми можно было бы описать все это, – приходят лишь образы. Наконец я решил записать образы. Облечь их в слова. Избавление. Всю жизнь я жил с этими образами. Они застывали в крике на моих губах по утрам, выступали холодным потом, приходили мрачными тенями по ночам. Они, как и Томас, как жизнь на хуторе в Хорттене, – часть моей жизни. То… что случилось на постоялом дворе в Ютландии, открыло ворота в новый мир – мир сомнений. Да, я труслив и никогда не осмеливался сомневаться вслух, однако они жили во мне, как часть меня самого, подобно вопросу, на который я так и не смог найти ответа. Я всю жизнь сомневался.

Томас осмеливался задавать вопросы. Он не просто задавал их – он выкрикивал их, приходя в ярость и сжимая кулаки:

– Господи, почему ты допускаешь такое?! Где ты, Господи?! Существуешь ли ты?!

Он в ярости мерил шагами нашу тесную комнатку, метался от письменного стола к открытой двери – где-то там хозяева как раз рассказывали пастору о случившемся. Бигги сидела на кровати и серьезно наблюдала за ним, а Альберт ушел в кузницу сколачивать еще один гроб. Я лежал на кушетке, в полубреду. Бигги напоила меня молочным отваром валерианового корня.

– Как Господь мог допустить подобное? Юная девушка – ее же совсем изувечили! Почему?! – выкрикнул Томас, показав пальцем на священника. – Почему ваш Бог допускает подобное?!

Пастор печально посмотрел на Томаса:

– Бог не допускает зла. Он лишь дает свободу, которую человек направляет в дурное русло.

Томас развернулся и вошел в комнату.

– Добро и зло – это выбор человека.

Когда священник проговорил это, Томас уже стоял возле окна. Он повернулся и гневно огляделся:

– А разве он не всемогущий?! Почему тогда он не в силах искоренить зло?! – Профессор вышел на середину комнаты. – Да существует ли Он?! Есть ли вообще в этом мире Бог?! – Вопросы повисли в воздухе, как кусочки чумной плоти, к которой никто не решался притронуться. Фон Хамборк отвернулся и исчез на лестнице, а за ним последовала и супруга. Пастор молчал. Не отвечая, он лишь печально смотрел на профессора, а по его худощавым шероховатым щекам катились слезы.

Наконец Бигги проговорила:

– Вчера вы сказали, что существование вашего Бога доказано. И что имеется научное доказательство этого.

Испытующе посмотрев на женщину, Томас кивнул: