Судный день

– Той же ночью к нашему дому подкатили сани, которыми правила пасторская служанка. В санях лежала Сигне. Мы убили лошадь, и я отправилась в царство мертвых, где передала жертву Руту, чтобы этот злой дух оставил дочь священника в покое. Вернувшись, я поняла, что Сигне чувствует себя намного лучше, а к утру она уже смогла сама забраться в повозку. Мой брат отвез ее домой. Через день за мной явился ленсман. Меня посадили в тюрьму, обвинив в ворожбе. Еще через неделю пастор привез из Порсангера одного человека, чью жену мне не удалось вылечить и она умерла. Рассказ этого человека лег в основу обвинения о наведении порчи… – Лицо Бигги превратилось в непроницаемую маску. Мы втроем затаили дыхание, боясь пропустить хоть слово. – Я не сознавалась, и меня подвергли неприятным допросам, на которых присутствовали ленсман и священник. В мою защиту выступили двенадцать человек, которых я исцелила. Среди них была и Сигне Поулсен, дочь священника, которую я вывела из царства мертвых. Однако ее отец не снял с меня обвинение. – Она взглянула на нас из темноты, будто поведение священника до сих пор оставалось для нее загадкой.

Альберт толкнул меня в бок и показал на коптилку. Я поправил фитиль, совсем было утонувший в рыбьем жире. Тьма отступила.

– Показания десятерых не стали даже рассматривать, ведь они были саамами, и ленсман счел, что они пристрастны. Обвинение ужесточили – теперь меня обвиняли в связи с дьяволом. Я призналась, что ездила на олене в ямби аймо, чтобы забрать оттуда умирающую женщину, и ленсман назвал это путешествием в Преисподнюю, куда я отправилась поговорить с дьяволом. Чтобы вырвать у меня признание, они допрашивали меня все свирепее и свирепее.

– Под допросом ты подразумеваешь пытку? – спросил Томас, прищурившись.

– Да.

– Значит, тебя подвергли пытке до вынесения приговора? – в голосе Томаса зазвучали металлические нотки.

– Да.

– Ты можешь это доказать?

Бигги мрачно испытующе посмотрела на Томаса и медленно расстегнула пуговицы на платье. Стянув вниз лиф, она осталась в сорочке без рукавов, подняла правую руку и показала нам круглое пятно, которое прежде заметил пастор Якоб.

– Пастор Якоб был прав – это ведьмино пятно, только появилось оно по другой причине, – с ее губ сорвался хриплый смешок, больше похожий на плач, и Бигги показала нам левую руку. Нашим взорам открылись несколько бледно-розовых пятен. Такие раны появляются от ожогов, нанесенных каленым железом. Затем Бигги оголила вдруг левую грудь. Смутившись, я было отвернулся, но взял себя в руки и посмотрел на женщину. От гнева кровь прилила к моим щекам: на месте соска я увидел изуродованный бесформенный комок кожи. Никогда эта грудь не накормит ни одно дитя… Раскаленные щипцы навсегда лишили ее молока.

Молча одевшись, Бигги встала и вышла на улицу. Мы сидели не шелохнувшись и не глядя друг на друга. Немного погодя Бигги вернулась и протянула руки к огню. Затем она выпила воды и проговорила:

– Но судья усомнился в достоверности моего признания и с недоверием отнесся к доказательствам. Он приговорил меня к высылке из страны – сущая безделица по сравнению со смертью на костре. Меня освободили и дали три дня на сборы. В следующее воскресенье Андреас Поулсен прилюдно проклял меня в церкви и пообещал Господу, что меня настигнет справедливая кара, – она удивленно огляделась, – и почему вера для него значила больше, чем собственная дочь? Этого я так и не поняла…

Похоже, от нас она ответа не ждала, поэтому мы, как и прежде, молчали.

– Моя семья помогла мне добраться до родственников в Швеции, в местечко Китхёефуи, где я и прожила почти пять лет. А потом дедушка умер, и я решила съездить домой – проводить деда в последний путь в ямби аймо и повидаться с семьей. Я надеялась, что гнев пастора утих и что я смогу насовсем остаться в родной деревне. Однако надеялась я зря. Люди ленсмана выгнали меня, и на этот раз я решила отправиться в Данию. Тем самым я нарушала приговор о высылке, но в южных землях никто не знал о приговоре, а сама я старалась не высовываться. Я добралась до острова Лэсо возле ютландского побережья и прожила там лет десять – двенадцать. Там я повстречала ту, которую называла Модьи мни лиггии беайваака – Улыбка, согревающая солнце. Модьи была живой и доброй, она… она научила меня… – Бигги запнулась, в глазах блеснули слезы. – Эта женщина научила меня всему, – прошептала она, – жизни, ремеслу нойды, научила улыбаться и укрощать мой вспыльчивый нрав. От нее я научилась искусству травников – я узнала намного больше, чем прежде. А еще она объяснила мне, кто я такая. Она стала для меня второй матерью и нойдой-наставницей, хотя Модьи ничего не знала о нойдах… – И Бигги быстро смахнула скатившиеся по ее высоким скулам слезинки. – Этим летом Модьи умерла, и я вновь отправилась в путь. Так я оказалась здесь.

От ветра огонь в очаге совсем угас, и Альберт помахал дощечкой, раздувая пламя, и подбросил дров. Мы надолго замолчали.

– Значит, ты веришь в духов, – проговорил наконец Томас.