Судный год

– Тут ведь еще вот какая сложность… Чтобы получить всю ее медицинскую историю, – делает он короткую тяжелую паузу, низкий металлический голос ничего хорошего не предвещает, должно быть, решил поставить на место своего самоуверенного клиента, – нужно специальное решение суда. Да и то, что она больна, де-юре еще не означает, что против нее не совершено преступление. Противозаконные деяния, в которых пострадавшая сторона страдает серьезными медицинскими проблемами, караются в Массачусетсе с повышенной суровостью. – На концах гладких юридических фраз начинают проступать царапающие заусенцы. – Dura Lex, seed lex, – твердый металл плавно переходит в мягкую латынь, – in judicando criminosa est celeritas. Суровый, но закон, – переводит он подзащитному, – в судебных делах поспешность преступна.

Произносит он все это со знанием дела. Правда, не моего дела, а дела вообще… Не перестает удивлять меня мой разносторонний Защитник. Похоже, он и древние языки изучал тоже? Или это лишь пара заученных фраз, чтобы впечатлить клиента?

Как видно, даже озвученный на классической латыни суровый новоанглийский закон ничего общего не имеет не только с советским законом, но и с библейским законом Ветхого Завета, трехтысячелетним Деревом Жизни евреев, о котором нам со Спринтером когда-то рассказывал отец. Для съехавшихся сюда со всего мира эмигрантов здешний закон не живое растущее дерево, а скорее довольно тупой топор, который нужен не для ежедневной жизни, а чтобы отсекать прогнившие ветви.

Самодовольный адвокатский бас становится совсем низким, певучим. Первый монолог о процессе, которым Защитник меня удостоил. Он плотно сжимает губы, чтобы придать дополнительную важность тому, что предстоит сказать. Подчеркнуть, что паузы в монологе так же важны, как слова. Такое впечатление, что ему хочется зевнуть и он с трудом удерживается. Легонько помахивает в воздухе согнутой рукой, будто взбалтывая перед употреблением хороший коньяк.

– Иеп. Поспешность преступна, – еще раз безжалостно повторяет он категорический императив правосудия, правосудия отделенного от праведности, и глядит на своего клиента как на безобидного, но тупого двоечника с последней парты. Которому нужно объяснять основные юридические аксиомы, перед тем как приступить к доказательству основного результата. И уже не адвокатское желание помочь попавшему в беду, но смирившаяся с несовершенством мира легкая прокурорская грусть слышна в его интонации.

Раздольным поэтическим жестом отводит в сторону приподнятую руку с открытой ладонью, обозначая очередную многозначительную паузу. Потом, не торопясь и негромко лязгая статьями законов и уложений, уверенно расстилает перед подзащитным свои длинные доказательства, такие гладкие, что кажется невозможно на них удержать равновесие, не поскользнуться, не скатиться в открытую насмешку над Истицей. Но ему и это удается.

Ответчик отводит глаза и смотрит в никуда, словно боится, что вот сейчас вызовут к доске. Защитник зашел слишком далеко. Хотя стоит, конечно, совсем неподвижно и всего в метре от меня. Уж не собирается ли он весь процесс использовать только как пьедестал, чтобы водрузить на нем для всеобщего обозрения величественный памятник самому себе?

Верхняя губа Защитника брезгливо дергается. Отработанным движением он выбрасывает бумажный стаканчик в урну. Из руки между указательным и средним пальцами сразу же прорастает направленная на меня длинная сигарета. Высекает огонек из своей инкрустированной тусклым перламутром зажигалки. Сигарета втягивает в себя огонек, и кончики адвокатских пальцев становятся бледно-красными. Я с удивлением замечаю, что наманикюренные когти мастера хорошо ухожены. И это не вызывает уверенности, что моя судьба в надежных руках. И с образом тренера по греко-римской борьбе тоже не слишком вяжется.

– Попробуйте сосредоточиться… Ведь вы должны понимать: перед тем как вынести решение, суду требуется время, чтобы выяснить правду. Всю правду. – Он задумчиво повел глазами в сторону, словно провожая только что произнесенную фразу.

Единожды оправданному Ответчику делается не по себе от глубины открывающейся юридической бездны. Его и так уже сильно покалеченная душа, отпрянув от края ее, возвращается на свое привычное место. Пары фраз достаточно. Теперь в ней шевелятся сомнения. Она уходит внутрь самой себя и не подает признаков жизни. Съеживается, становится маленькой. Мало-душие.