Судный год

В три часа дня ко мне врывается Лиз. (С недавнего времени у нее появились свои ключи.) Она под каким-то предлогом убежала с работы. Лицо уставшее, немного осунувшееся. При ярком свете, струящемся сейчас из окна – солнечный гораздо безжалостнее электрического, – возраст виден уже совсем отчетливо. Это делает ее еще более уютной, почти домашней. И я ощущаю всю драгоценную хрупкость этой женщины из совершенно иного мира, так внезапно появившейся в моей жизни.

– Почему ты не звонил весь день? Молчи! Опять скажешь какую-нибудь глупость. Чего ты ждешь? Ну, давай быстрее! – Я уже знаю, что в переводе с непроизносимого это означает: я хочу, чтобы ты сейчас же вошел в меня.

На ней темный деловой костюм, подчеркивающий синеву глаз, блузка с отложным воротничком, очень узкая юбка. Под тканью угадывается длинная линия бедер. Юбка Лиз, не только сама юбка, но даже просто слова «юбка Лиз», вызывают нетерпеливую дрожь. И тело ее отвечает мне. Я замечаю, как бедра приходят в легкое движение, и она не скрывает этого. Сегодня у нее новая тщательно взлохмаченная прическа. Короткая стрижка «сразу после секса». Это уже явно для меня!

Она стягивает сапоги и подходит к уже лежащему на кровати Ответчику. Не отводя свой разбухший от нежности взгляд, раздевается. С треском сдирает колготки. Знакомые запахи тела и запахи духов, настоянных на мандаринах, плывущие, не смешиваясь, отдельными слоями совсем близко друг к другу, наполняют комнату. Любой, самый малый поворот головы меняет их сложную окраску.

Я втягиваю, изучаю их и внимательно слежу за Лиз, предвосхищаясь тем, что сейчас увижу. Каждое выверенное балетное движение высвобождает еще одну часть ослепительной белизны. Всякий раз, когда мы встречаемся, одета она во что-то, чего я еще не видел. Самодовольные маленькие вещи, хорошо знающие ее тело.

– Помоги мне!

Она садится спиной, слегка наклоняется вперед и сдвигает лопатки. Я расстегиваю три сцепившихся черных коготка бурно вздымающегося, туго натянутого лифчика. Разъятые полусферы взлетают и плавно опускаются на пол. Наливные окружия груди с едва заметными голубыми венами, несмотря на беспощадную силу земного притяжения, победительно выставив светящиеся винно-красные соски, напряженно ждут прикосновения. И я осторожно набираю указательным пальцем, словно давно заученный наизусть телефонный номер, касания к родинкам у нее на спине. Провожу раскрытой ладонью вниз вдоль по длинной линии белеющих позвонков. Замираю. Все, что я сейчас чувствую, входит медленным потоком через эту ладонь.

Поворачиваю Лиз к себе. Сейчас, когда она здесь, я без ума от нее. Не то чтобы я вел себя с умом, когда ее тут не было, но теперь уже полностью теряю голову. Теряю в глубине ее тела. Пьянящее тягучее тепло растекается по жилам. Перед тем как прижаться, еще успеваю заметить две полукруглые женственные складки внизу живота. С ней, на ней и наконец уже в ней – все это занимает не больше пяти секунд.

Даже и сейчас я уже очень много знаю про ее тело. Гораздо больше, чем про свое. Знаю вдоль и поперек, сверху и снизу, снаружи и внутри. Могу сам растягивать или сжимать наслаждение, которое я даю, а она возвращает, разделяет со мной. И вот уже совсем близко ее лицо. Сначала удивленное, словно то, что с ней происходит, превысило все ожидания. А потом все более нетерпеливое. Если не потеряю контроль над собой, могу в правильный момент всего несколькими короткими движениями довести ее до самого края. Затем остановиться, чувствуя, как нарастает проснувшийся в ней влажный взрыв. Потом начинаю снова, сцепив руки у нее на спине, настойчиво его подталкивать. Губы вздрагивают у меня под губами. Бедра бьются о бедра, мягко царапают затвердевшие соски. В обведенных темнотой глазах появляются слезы.

Эти повторяющиеся движенья любви, яростные и нежные, будут как танец, почти неподвижный горизонтальный танец нижней половины наших тел под музыку весело скрипящей, поднимающейся в небо кровати – я веду, а она подчиняется, прижимаясь ко мне. Сливаясь со мной изгибами своей расплющенной груди, живота, приподнятых бедер. И все сильнее, все сильнее я толчками вбиваю, вколачиваю себя в нее. Наше единственное общее время, когда обладаю настоящей властью над ней и она обладает властью надо мной. Подлинно настоящее время, в котором нет ни прошлого, ни будущего.