Когда на строительстве дома я оказался свидетелем того, как огромный кряж столетней лиственницы съехал с верхнего венца и по направляющим заскользил вниз на замерших от неожиданности плотников, я рванулся вперёд и сумел удерживать огромное бревно до того момента, пока опомнившиеся работники не отбежали в сторону. Случались и другие примеры моей необычности. Всё это привело к тому, что я остался один. Меня даже собственная мать и дед начали сторониться.
И тогда я понял - моё время пришло...
Я ушёл из поселения в зиму. Неведомым мне образом я по звериной тропке отыскал хижину Эркатоги. Хижина оказалась пустой. Но по тому, что на столе лежали грубые лепёшки, а в котле булькала похлёбка, я понял: Эркатога меня ждала. Я остался. Дни проходили за днями. Я привык к одиночеству и чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Я научился доить коз, искать диких пчёл и брать у них мёд, ловить в реке рыбу, вести нехитрое хозяйство Эркатоги.
Долгими вечерами я сидел у открытого очага и любовался огнём. Пламя всегда выглядело по-разному. Можно было часами наблюдать за его завораживающей пляской и ни разу не поймать игривое пламя на самоповторении. Я научился понимать язык огня. И он научил меня многому.
Когда в хижину вернулась Эркатога, ей ничему не потребовалось учить меня. Да она бы и не смогла. Годы, которые протекли через её душу и изрубцевали её настолько, что она кровоточила так же, как моё тело много месяцев назад, просили её об успокоении. Мудрая Эркатога понимала всё и желала этого. Но она не могла пойти навстречу своей измученной плоти: ветер-стригунок, роса-умывальница, земля-кормилица просили её ещё од одном одолжении. И хотя Эркатога ни словом, ни взглядом не упоминала о последнем деле в мире живых людей, я знал, чего от неё хотят.
Время летело стремительно. Когда осень-подружка попрощалась с летом-красной-девицей, я стал замечать, что Эркатога сторонится меня. Я не испугался, а только удивился. В один из холодных осенних дней, когда на улице стало зябко, неуютно, промозгло и бесконечно одиноко, Эркатога заговорила со мной. Я никогда не видел её в таком подавленном состоянии. Я думал, что всему виной предчувствие скорой смерти, но ошибался. Разговор пошёл о другом.
Мы проговорили до рассвета, а потом она встала и молча вышла из хижины. Я знал, куда она отправляется..."