Парижские казни были не менее изощрёнными, чем эта женевская. Осужденных подвешивали на цепь к большому коромыслу наподобие колодезного журавля и время от времени поднимали вверх, давая передышку (Лависс, и др., 1898 стр. 487). В Савойе французские инквизиторы прикрутили ведьму к верхушке столба — очевидно, чтобы огонь добирался до неё подольше (Lea, 1939 стр. 237).
Тем же методом иногда пользовались испанские инквизиторы. Существует документальная гравюра об аутодафе 1559 года в Вальядолиде. Художник изобразил четырнадцать мужчин и женщин, поднятых высоко над толпой. Их локти заломлены за короткие деревянные поперечины, у самых макушек столбов. Перекладины придают несколько кощунственное для христианского сознания сходство с крестами, но устроителям новой Голгофы было важней, чтобы осуждённые не соскользнули вниз, навстречу быстрой гибели. Под пятками мужчин и женщин бушует море пламени, и всё- таки даже самые мощные языки не достают до подола длинных рубах. К столбам прислонены лестницы. Без них еретиков и еретичек не смогли бы привязать так высоко. Да, католическая Церковь умела карать тех, кто стоял на её пути!
Коромысло. Гравюра. XVII в.
Аутодафе в Вальядолиде в 1559 г. Гравюра. XVI в. Фрагмент.
Вернёмся в Германию.
Неужели здесь, расправляясь с колдуньями, не растягивали сожжения насколько возможно? Были и такие казни. Самый известный эпизод связан с «Ведьминой башней», находившейся близ села Линдгейм в великом герцогстве Гессенском. В шестидесятые годы XVII века стены этой башни оглашались нечеловеческими воплями. Внутри на медленном огне заживо поджаривали обвинённых в связи с дьяволом.
Суд и расправу творил некто Гейсс. Сердце этого человека огрубело во время Тридцатилетней войны.
Сейчас мало кто представляет, что означала для Германии эта бойня, а ведь страна потеряла две трети населения! После такого катаклизма уцелевшие часто ни во что не ставили жизни сограждан. Вот и ветеран Гейсс, жадный до чужого добра, решил убедить барона Оунхаузена, что село Линдгейм жаждет покончить с колдовством. Получив поддержку власти, он начал хватать тех, кто побогаче. Среди арестованных попадались мужчины, но главной добычей, как и положено, стали женщины и дети. Возраст последних был от восьми до двенадцати лет. Схваченным не давали защитника. Одних подвергали пытке уже через несколько часов после ареста, других тащили на допрос через четыре-пять дней, с отмороженными в тюрьме руками и ногами — ведь строптивых держали на ледяном полу босиком, убрав в зимний холод из камеры солому.
Особо подчеркну: все эти жестокости творили не дворяне, не епископы и не юристы.
Народ тоже несёт часть вины за ведовские процессы. Линдгеймский трибунал, загубивший тридцать невинных душ, по терминологии левых следовало бы назвать народным судом. Глава трибунала — Гейсс — бывший солдат. Под стать судье набрались и присяжные. Один кормился ремеслом ткача, трое были крестьянами. Короче, люди из самых низов. Грамоту знал только один из заседателей. Жители Линдгейма прозвали этих выходцев из народа «присяжными кровопийцами», ибо они охотно бросились грабить и убивать под прикрытием закона. Ужас охватил всю округу. Одна робкая женщина убегала в свой дом, едва завидев тюремщика. Но уж лучше бы она сохраняла хладнокровие. Судьи решит, что ее заставляет прятаться нечистая совесть, и вынесли решение об аресте.
Представ перед грозным лицом Гейсса, женщина стояла ни жива ни мертва. Казалось, прикрикни на нее посильнее, и она признается в чём угодно. И всё же судьи рано торжествовали победу. Узница взяла себя в руки и решила до конца бороться за право остаться в живых. Женщину пытали до тех пор, пока она не уподобилась деревянной колоде. Тело её уже перестало ощущать боль, но признание так и не прозвучало вслух.
Члены трибунала ухитрились и молчание истолковать в желательном для себя смысле.
Ян Люйкен. Сожжение Анны Хендрикс в Амстердаме в 1571 г. Гравюра. Конец XVII в.
Один из заседателей заявил, что ведьма, дескать, кивнула, когда её спрашивали, заключила ли она договор с дьяволом. После этого узнице дали прийти в себя (какой смысл сжигать бесчувственное бревно?), и через несколько недель она была предана огню.
Другой жертвой Гейсса стала жена богатого мельника.
Годом ранее у неё умер новорождённый ребенок.
Возникло нелепое подозрение, будто тело дитяти пошло на волшебную мазь. Проверка показала, что тело в могиле не тронуто, но это не помешало судьям сжечь повивальную бабку и шесть женщин, а там добраться и до матери — главной «преступницы». Жена мельника поначалу сопротивлялась. В смерти ребёнка никто не виноват!
Шрам на ее ноге — просто шрам, а не знак дьявола!
Пусть спросят у лекаря из Ханау. Он лечил ногу после падения и знает, откуда взялся рубец… Оправдаться женщине не удалось. Её пытали до «чистосердечного» признания, а потом сожгли заживо.