Суета Дулуоза

Но в пример того, где я учился футболу. Поскольку мне хотелось пойти в колледж, а я отчего-то знал, что отец мой никогда не потянет платить за мое образование, как оно и оказалось. Я хотел не чего-нибудь, а оказаться где-то в студгородке, покуривая трубку, в джемпере на пуговицах, как Бинг Крозби, петь серенады студентке при свете луны где-то на старой Окс-роуд, а из общаги землячества несутся обрывки гимна альма-матери. Такова была наша мечта, почерпнутая из походов в театр «Риальто» и просмотров киношек. Дальнейшая мечта была – выпуститься из колледжа и стать крупным торговцем страховками, носить серую фетровую шляпу, сходить с портфелем с поезда в Чикаго, чтоб жена-блондинка на перроне обнимала, в дыму и копоти большеградого гула и возбужденья. Можешь себе представить, на что сегодня это было бы похоже? Со всем загрязнением воздуха и прочим, с язвами управляющих, с рекламой в журнале «Время», с нашими нынешними автотрассами, где машины миллионами несутся мимо во все стороны по круговым развязкам от одной новой язвы радости духа к другой? И затем я представлял себя, выпускника колледжа, преуспевающего страховщика, старею с женой в доме, облицованном деревянными панелями, где висят мои лосиные головы с удачных охотничьих экспедиций на Лабрадор, и я тут тяну бурбон из собственного бара, седовласый, благословляю сына своего на следующую неприятность острого инфаркта (как я это сейчас вижу).

Пока мы кутили да колотились на пыльных кровавых полях, нам и присниться не могло, что все мы окажемся на Второй мировой, некоторые – убиты, кто-то ранен, из остальных выпотрошило невинные порывы 1930-х.

Не стану углубляться в свой младший год Лоуэллской средней школы, обычное то было дело для слишком молодого мальчишки либо недостаточно старшего, начинать играть регулярно, хоть из-за того, что тренер Тэм Китинг считал меня второкурсником, потому что мне было пятнадцать, он меня играть не выпускал, а «припасал меня» для младшего и старшего годов. Кроме того, прогнило что-то в штате Мерримэк, потому что на тренировках в драках за мяч он меня гонял довольно жестко, а я вполне отлично забивал жесткие мячи и мог бы проделывать это в любом официальном матче, или же там какая-то политика примешалась, чего отец мой совсем не поощрял, ибо был так честен, что, когда к нему пришла депутация лоуэллцев году в 1930-м просить баллотироваться на мэра, он ответил: «Конечно, я пойду в мэры, но, если я выиграю выборы, мне придется вышвырнуть из Лоуэлла всех жуликов, и в городе никого не останется».

V

Я знаю только, как прошел сезон моего старшего года, и суди сама, или, если ты не поняла, пусть судит тренер: первую игру года я начал лишь потому, что Пай Менелакос повредил себе щиколотку. Спору нет, он был ничего так себе каверзный нападающий, но такой маленький, что, когда кто-нибудь в него врезался, он улетал на 10 футов. Опять же спору нет, он был юркий. Но поскольку отчего-то тренер прикинул, что ему нужен блокирующий игрок, «защитник» вроде Рика Пьетрыки и этого четкого маленького пасовщика Христи Келакиса, места мне, начинающему нападающему, за линией защиты не оказалось. Однако что до защиты, я в потасовке за мяч мог пригнуть голову и ядром нестись насквозь 10 ярдов, даже не глядя. А полузащитником мог поймать плохо поданный пас, что пулей летел у меня за спиной, всего лишь развернувшись вокруг, ухватив его и швырнув обратно моему нападающему, и рвануть до самого конца. Признаю́, блокировать, как распасовщик Билл Деммонз, или подавать пасы, как Келакис, я не мог. Им как-то надо было заполучить туда Пьетрыку и Менелакоса, и отец мой утверждал, что кому-то заплатили. «Типично для вонючей дыры на Мерримэке», – сказал он. Кроме того, он не был особо популярен в Лоуэлле, потому что едва кто-нибудь впаривал ему какую-нибудь белиберду, он на него всех собак спускал. В душевых «Лориер-парка» он как-то дал в зубы борцу после того, как поединок слили – или подстроили. Схватил греческого патриарха за рясу снизу и вышвырнул из своей печатни, когда тот стал торговаться за цену рекламных проспектов. Так же поступил с хозяином театра «Риальто», Дуб-за-Тыщу Гроссменом, как он его называл. В деле его обжулила компания кэнацких «друзей», и он сказал, что реку Мерримэк очистят только в 1984 году. Мэрской депутации он уже сообщил, что думает насчет честности, нахрен. Он управлял маленькой еженедельной газеткой под названием лоуэллский «Прожектор», которая разоблачала взяточничество в Ратуше. Мы знаем, что все города одинаковы, но он был исключительно честный и откровенный человек. Был всего-навсего Мистер Пять-на-Пять, ростом 5 футов 7 дюймов и весил 235 фунтов, однако никого не боялся. Он признавал, что из меня паршивый подающий в бейсболе, но в том, что касалось футбола, говорил, что нападающего лучше и не бывает. Это его мнение, впоследствии подтвержденное Фрэнсисом Фэйхи, тогда тренером Бостонского колледжа, а позднее – Нотр-Дама, который на самом деле приходил к нам домой и беседовал с отцом в гостиной.