Суета. Хо-хо, ха-ха

Решили мы так. Набираем веревок по кладовым и переплетаем их в три упряжи – для Гришки, Лешки и меня. Надев упряжи, закрепив их, сцепившись локтями в одно целое, входим в Кабинет. За нами хвосты веревочные тянутся, концы их Лукьян держит. Он к дверям не подходит, чтобы чары не одолели, – сидит у колонны напротив Кабинета и считает до пятидесяти. Досчитает – и, если мы сами к тому времени не появимся, тащит нас из комнаты, колонну для упора используя. Степан остается в спальне, в кровать не ложится от соблазна сна подальше, стоит посередине комнаты и восемь глав из его любимой книги о пиратах Жарды вслух читает. Эти главы определяли отрезок времени, в который полагалось нам уложиться, а чтение именно вслух и стоя должно было удержать братца от нечаянного сна, потому что, не вернись мы к нему до девятой главы, полагалось Степке Деда будить и о помощи просить. Нас вызволять… Конечно, дали возможность Лукьяну потаскать нас по полу – в бельевой порезвились, от тебя подальше… Должны были в Кабинет зайти, к плите подойти, всмотреться и выйти. И все. Все обсуждения, все «видел – не видел», «казалось – не казалось» планировалось провести позже, поднявшись наверх к Степке… Да, вроде бы все продумали. Ну, по нашему пониманию… Только что веревки против волшебства: разве ими волшебство переиграешь? Наивны, наивны были. И… Степан. Он урок нам задумал. Незаслуженный… Ну а теперь к главному, к тому, что Деду должен рассказать… Упряжи мы накинули. За руки взялись. К дверям подтянулись. Настежь их распахнули…

Сразу оказался я у стола. Один. Ни Гришки, ни Лешки, ни веревок. Передо мной поверхность Дедовского стола, за ней кресло и стена. В комнате довольно светло. Стою, выжидаю, по сторонам не смотрю: уже знаю, что за мной наблюдают, – что-то рассматривает меня со спины. Жду шороха нападения, думаю, на стол ли разворотом прыгать или под стол нырять? Жду. Мысли о братьях как-то отошли, а о камне помню. И вдруг…

Я в столичном нашем доме, на площадке второго этажа, у лестницы, о чем-то задумавшийся. Мать подплывает, в щеку целует, улыбается:

– Витюня, а что ты стоишь? Поспешай за мной. Все уже в экипаже! К морю, к морю едем! Погода-то!

И, поцеловав меня еще раз, спешит она вниз и исчезает. В свете дня за распахнутыми дверями.

И почти готов я по лестнице за ней, к свету лететь. Да… Стоп. Зачем мне столько света? Зачем мне свет? Мне ночь, ночь нужна!

…Оп-па! Мягкая, мхом крытая земля под ногами. На меня налегает Лешка. Тяжело, жарко налегает. Плохо ему. Я обеспокоен: мы же никогда не болеем, а тут самый настоящий жар! Надо, надо выводить его из болот. Но… Лешка подождет, потерпит, еще немного потерпит. Сначала – камень. Где же он?

…Оп-па! Я в небольшой галерее, окруженный аппетитнейшими картинами. Одна особенно выделяется: на ковре, присыпанном желтыми лепестками роз и красными блестящими, явно ядовитыми ягодами, сидит совершенно голая рыжая красавица, ноги ее широко расставлены. Мне межножья девицы коснуться просто необходимо! Знаю, что оживет тогда и великое наслаждение мне подарит. Но… А жива ли фигура на камне?..

Какой-то треск – и я снова в Кабинете. У стола. Спину продолжает жечь чей-то взгляд. Я все так же не оборачиваюсь. Все так же выжидаю. Вслушиваюсь, малейший шорох уловить пытаясь. Рисую в воображении когтистые лапы, нацеленные на мои плечи, длиннющую шею, драконью голову на ней, сабельные желтые клыки, пустые, да зрячие глазницы… Резвлюсь, сочиняю страшилище… Понемногу все это начинает надоедать затянутостью своей, и злость на самого себя прорастает: как долго стоять мне и ожидать, ни на какое действие не решаясь? И уже готов отойти от стола, вернуться к дверям – к камню, около них покоящемуся, – как падают передо мной две игральные кости. Выпадают единицами: точкой и точкой. Что это? Игра? Сейчас? С кем? За плиту? За тайну ее?.. Почти соглашаюсь, почти готов поднять кости, но… нет, я сам, САМ все узнаю. МНЕ тайна и так откроется. Не будет игры! Мне нужен МОЙ камень. МОЙ. Подайте же его. Сюда, заместо игры глупой – ПОДАЙТЕ! Загребаю кости и отшвыриваю их, тут же понимая, что сыграл-таки – бросил. А передо мной уже новые они. Опять единицами выпавшие. И эти я не поднимаю – эти давлю, наваливаясь на них большими пальцами. Кости поддаются: хрустнув, дробятся мелом. Я победоносно ухмыляюсь. И здесь-то бросается на меня это ЧТО-ТО. Сторож мой. Злобой бросается. Я же, почти предугадывая движение за спиной, прыгаю на стол, однако не боевым разворотом, а плашмя – животом вжимаясь в поверхность, пальцами цепляясь за ее край, спиной и задом ожидая удара когтистой лапы. Которую сам и сочинил. Однако удара не следует – лишь стол начинает раскачиваться, а я по нему елозить, теряя хватку. И, уже почти слетая, упрямо требую: «Подайте же!» И… мне на руки падает моя плита. Боли я не чувствую, но к столу плита меня припечатывает. Приговаривает. Я сразу же впиваюсь в нее взглядом. Отыскивая туман фигуры. И вижу…