Суета сует

Мила не знала, что с ней может произойти такое. Но даже лучшая подруга сказала, что все потеряно, что есть ошибки, которые невозможно исправить. Даже Ирка с ее меркантильным и примитивным взглядом на мир позволила себе усомниться в ее возможностях. Та, которая всегда смотрела на нее, открыв рот, вела себя так, словно Мила больше ничего из себя не представляла. Правду сказать, Мила не осталась в долгу, и теперь Ирина исчезла из ее жизни. Кто виноват — было уже неважно. Главное, что многолетняя дружба в миг разбилась, ударившись о глухую, прочную стену непонимания. Она возводилась давно усилиями обеих. Мила крепче прижала подушку, уже чувствуя, что ей не хватает воздуха. Самоистязание было ей сейчас на пользу. Мила ощущала прилив крови к лицу, сердце билось где-то высоко, в горле. Вот не станет ее, и что скажут близкие, что скажет Хмелевская, Хлебников? Произнесут дежурные фразы, потому что о покойных не говорят плохо. Какой ужас! Мила отбросила подушку на пол.

— Я — чудовище, произнесла Мила вслух и встрепенулась. Никто не услышал отчаянного признания. — Почему все так неправильно?

Почувствовав, что плачет, Мила не стала вытирать мокрые щеки. Из уголков глаз слезы попадали в уши. Поднять руку не было сил. Мила вложила их в этот отчаянный бросок. Подушке досталось. Повернув голову, Мила посмотрела, как она лежит на недавно вымытом линолеуме, смятая, неуместная.

— Какая глупость… — прошептала Мила. Разговаривать с собой становилось привычным делом. — Легче всего обижать тех, кто не сможет ответить. Легче всего закрывать глаза на очевидное… Все менять. Нужно все менять… Я готова.

В палате никого не было. Но создавалось впечатление, что Мила пытается сказать важное не стенам, а кому-то, незримо присутствующему здесь. Он был ее единственным слушателем, которого нужно было обязательно убедить. Он не должен сомневаться в искренности ее намерений, честности признаний, чистоте помыслов. Это было новое состояние, к которому Мила привыкала постепенно. Нельзя измениться в миг, но сделать первый шаг к этому никогда не поздно. Одиночество и вынужденное безделье как будто шло Миле на пользу. Оно заставляло ее думать. Теперь Мила была занята двумя вещами: или размышляла, или ждала прихода Кати и Кирилла.

Они приходили навещать ее, принося тяжелые кульки с фруктами, перетертыми кашами, пюре, соками. Мила перевела взгляд с подушки на ярко-желтый пакет, стоящий на полу у тумбочки. В первый раз, увидев сына, Мила растерялась. Он быстро подошел, склонился и поцеловал ее в щеку. Потом сел на стул и смотрел на нее огромными карими глазами. Он словно пытался найти в ее лице что-то до сих пор незамеченное. Его взгляд был пристальным, даже тяжелым. Миле стоило усилий выдерживать его. При Кирилле она старалась не расслабляться, а когда Катя приходила одна, давала волю эмоциям.

— Зачем тебе все это нужно? — раздраженно спрашивала Смыслова, наблюдая, как Катя перестилает ее постель. Эта картина выводила Милу из себя. Операция позади, я поборола страхи и готова выслушать правду. Скажи, что тебе нужно, и уходи.

Мила понимала, что несправедлива к Кате, ангельское терпение которой вызывало у нее восхищение. Ну действительно, зачем этой девушке проблемы свекрови? Они мало виделись раньше, в ее семейной жизни с Кириллом большее участие принимал Максим. Что квартира? — пустяк. Попытка загладить свою вину перед сыном. Довольно грубая и откровенная, но Мила никогда не юлила. Может быть, она этим все окончательно испортила, но тогда, когда в руках Кирилла оказались ключи от его собственной квартиры, в его глазах была нескрываемая радость. А сколько ее всегда было в озорных глазах Кати! Это невероятно, но невысокая, хрупкая девушка с вьющимися каштановыми волосами и улыбкой Джоконды сумела найти ключ к очерствевшему сердцу Милы. Она продолжала истязать невестку своими колючими вопросами, провоцировала ее на ссору лишь для того, чтобы все больше проникаться к ней уважением. Мила была в своей стихии. Раскаиваясь, она снова и снова поступала по привычке: вредничала, мучила, была неблагодарной. Милу не останавливало даже то, что Катя была в положении, и любое волнение было ей противопоказано. Когда за ней закрывалась дверь и Мила оставалась в палате одна, она ругала себя, но в следующий приход невестки все повторялось сначала. Катя все сносила безропотно. Она не обращала внимания на откровенную грубость свекрови, сказав себе, что должна пережить вместе с ней этот трудный период. И вскоре ее терпение и мудрость были вознаграждены.

Накануне выписки Мила позвонила ей:

— Здравствуй, девочка! — голос Милы был, как никогда, лишен какой бы то ни было издевки, подтекстов.

— Доброе утро, Мила Николаевна, — обрадовалась Катя.

— Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, хорошо. Все время хочется есть. Если так будет продолжаться, стану круглая как колобок.

— Аппетит лучше токсикоза, дорогая. Ешь и не думай о килограммах. Кстати, чего тебе хочется? — Мила хотела сделать Кате приятное.

— Шоколад. Вот о чем я мечтаю все время.