Суета сует

— Пошли, — Михаил решительно встал, нагло ощерился. — Только учти, жрать я здоров. Придется тебе два обеда для меня заказывать.

— Ничего, — засмеялся Роман. — Я сам голодный как волк.

…За окном, в комнате, мелькнули лица Дениски и Аленки, потом они приблизились к стеклу, расплющив носы в белые лепешки, и две пары больших глаз с любопытством уставились на Михаила. Он хотел скорчить рожу, но вспомнил про свою бороду, лохмы и, чтобы не напугать, высунул язык. Дети с визгом отскочили.

— Мама, мама, а дядя Миша язык показал. Нехорошо ведь язык показывать, да?

— Марина! — крикнул Роман. — Укладывай их спать.

— Сейчас, — отозвалась невидимая Марина.

— Хорошие пацанята, — одобрил Михаил.

— У тебя-то все еще нет?

— А-а, — протянул Михаил с таким презрением, что Роману стало неловко. — Нетель яловая… — он пристукнул кулаком по столу. — Не повезло мне с бабой. У тебя Марина — она и есть Марина, а моя…

В комнате включили телевизор, и приглушенный, мягкий, голубоватый отсвет отраженно упал на балкон, вылепил рельефно щеку гостя, нос, глубокую складку, нырнувшую в ус.

— Зря ты меня тогда догнал, — с тоской сказал Михаил. — Зря, начальник. Уплыл бы я к Клавке, может, чего и сварил бы.

— Ты что, с ума сошел? — Роман резко вскинул голову. Впервые за четыре года Михаил заговорил вот так. — Ты вспомни, какой был! Я уж не говорю о том, что…

— Все понимаю. Твоя правда, — оборвал Михаил. Потер с силой лоб, провел ладонью по лицу. Зажал в кулаке бороду. — Твоя, но не моя… Потому как с этой росомахой мне тоже не жизнь. Я ведь после того-то… ну, как с тобой схлестнулись, решил по новой все начать. Вот и построил семью с первой, которая на глаза попалась, — он усмехнулся, точно оскалился. — А на глаза что лезет? То, что наверху плавает… Усек?

— Ми-ша, — удивленно протянул Роман. — Этого я от тебя не ожидал. Захныкал?

— Чего захныкал, чего? — Михаил в упор посмотрел на Романа, в полутьме блеснули белки глаз. — Может, мне Клавка на роду была написана. Зря ты меня, начальник, догнал! — твердо закончил он. — Зря!

— Та-ак, — Роман нагнулся к нему, и Михаил увидел знакомое по тайге властное и жесткое выражение лица. — Четыре года, значит, молчал, а теперь выложил… Мало тебе, что я чуть под суд не попал, — хочешь на меня ответственность за свою жизнь взвалить? Шалишь! — погрозил пальцем, откинулся. Не мигая следил за лицом гостя. — Ты не Дениска, я тебе под носом вытирать не буду. Случись то же самое, снова вернул бы в отряд.

Встал, громыхнул стулом.

— Пойду, спать их пора укладывать. Посмотрю. — Взялся за дверь, повернул голову: — Что же ты после сезона не поехал к Клавдии, а куролесить начал? Да так, что тайга шаталась.

— Ну-ну, начальник, забудем, — Михаил заерзал. — Это я так, к слову… Было, прошло, травой поросло.

— Давай забудем, — согласился Роман.

Он ушел в комнату, а Михаил закурил. Долго следил, как догорает спичка, извиваясь и чернея в бело-желтом язычке пламени.

…В тот раз, в столовой, они просидели долго. Роман предложил Михаилу поступить на сезон в партию — заработает рублей пятьсот, все не с пустыми руками домой приедет. Написал записку начальнику экспедиции. Михаил не сказал ни да, ни нет, но записку взял — пригодится. Через час пошел к конторе экспедиции. Начальник долго крутил в руках записку, расспрашивал о житье-бытье, но на работу принял. Аванса, конечно, не дал. Но Михаил уже смирился — один черт где работать, с геологами все же лучше, чем на лесоповале. Написал вечером Клавдии письмо: так, мол, и так, приеду осенью, устроился у геологов, жди — не грусти. И улетел на следующий день вертолетом в глухомань.

Долбил разведочные шурфы, валялся по вечерам у костра, слушал байки Гриневского — долговязого и нахального юнца, который приехал в тайгу «свет посмотреть», — ждал вертолета с письмом от Клавдии. Вертолеты приходили, письма не было. Михаил не переживал. Клавдия писала ему в заключение регулярно: скоро ли выйдешь? — не испорться, люди-то там, поди, все шпана, а ты, Миша, человек неплохой, только пьяный шибко дурной, вот из-за дури своей и попал… И наконец письмо пришло.

Вертолет стоял на песочной отмели, и Михаил торопливо грузил в него ящики с образцами, бегом перетаскивал на берег привезенные коробки, тюки, а сам все время ощущал в кармане письмо. Он мог прочитать его сразу, как это сделали некоторые, но не стал — нежил, лелеял в себе предчувствие удовольствия, когда, закончив дела, сядет под сосной на солнцепеке и, смакуя, впитает строчку за строчкой Клавдины нежности и радостные причитания.

Когда отнес последний куль, отошел подальше и, убедившись, что его не видят, заулыбался. Сел под сосной, достал папиросу, тщательно размял, закурил. Вынул письмо, внимательно прочитал адрес, изучил картинку на конверте — синенькие, красненькие альпинисты лезут в гору, — перевернул, усмехнулся. По полоскам склейки с угла на угол выведено: «Привет вашему дому, а потом, как по закону, привет почтальону».