Суфии - верность истине

Это очень странная вещь. Все остальное неопределенно. Он может любить, а может не любить. Он может преуспеть, а может потерпеть крах. Он может быть грешником, а может быть святым. Все это «может быть» - и ни о чем нельзя сказать ничего определенного. Предсказать ничего невозможно. И только одно вы можете сказать - это звучит абсурдно в отношении ребенка, который только что родился - абсолютно определенно только одно: он умрет. Такое предсказание можно сделать, и ваше предсказание никогда не будет ложным.

Итак, у смерти есть качество определенности: она случится. И в то же время в ней есть что-то абсолютно неопределенное. Никогда не знаешь, когда она случится. Ясно, что она произойдет, однако не ясно когда. Эта определенность и неопределенность смерти делает ее тайной, парадоксом. Если ты будешь продолжать жить, она случится - но и тогда она опять же грянет с неба, ты не будешь решающим фактором. Рождение случилось, любовь случилась - и смерть тоже случится? Это не давало покоя Хемингуэю. Ему захотелось сделать в жизни, по крайней мере, одно, под чем он мог бы поставить свою собственную подпись, о чем он мог бы сказать: «Это сделал я». Вот почему он покончил жизнь самоубийством. Самоубийство было упражнением в свободе.

Вы не сможете ничего узнать о смерти до тех пор, пока сами в нее не войдете. Позиция Хемингуэя была такова: если ей все равно предстоит случиться, зачем тогда быть в нее притянутым? Почему бы не войти в нее самостоятельно? Она же все равно случится. Заботой всей жизни была смерть, вот почему он проявлял такой интерес к боям быков. Смерть была совсем рядом. Тема смерти привлекала его неотрывно: что это? Однако вы не можете этого узнать. Даже если кто-то умирает на ваших глазах, вы все равно ничего не знаете о смерти. Вы просто знаете, что дыхание прекратилось, что глаза этого человека больше не откроются, что человек этот никогда не заговорит, что его сердце больше не бьется - вот и все. Но это ничто. Как вы можете узнать смерть, исходя из подобных вещей? Тайна остается тайной - вы ее даже не коснулись.

Вы можете узнать ее, только войдя в нее. Но если вы будете в нее притянуты, то вы, скорее всего, будете бессознательными - оттого что вас притянут в нее. Прежде чем случиться смерть, люди так пугаются, так сильно пугаются, что окружаются и защищаются некоей комой. Это естественное обезболивающее средство. Когда вы идете на операцию, вам бывает необходимо обезболивание - а смерть - величайшая операция, при которой душа и тело отрываются друг от друга. Поэтому природа припасла некий встроенный механизм: прежде чем начать умирать, вы входите в кому, и все сознание исчезает. Прежде всего, сознание ваше не было очень уж большим. Даже когда вы были живы, оно было лишь едва заметным мерцанием. Когда же дует ветер смерти, мерцание это и вовсе затухает, и воцаряется кромешная тьма.

Но Хемингуэй хотел войти в смерть в полном сознании. То было сознательным упражнением в умирании. Но это возможно либо с помощью самоубийства, либо с помощью самадхи. Существуют только две возможности. Вы можете умереть сознательно только двумя способами. Вы можете покончить самоубийством, вы можете сами устроить свою смерть. Вы можете зарядить свой револьвер, проверить его, приставить к груди или голове, сознательно нажать на спусковой крючок, увидеть вспышку и увидеть смерть. Это одна возможность. Это очень деструктивная возможность.

Другая возможность - это все большее и большее вхождение в медитацию и достижение состояния осознанности, которое нельзя будет утопить смертью. И тогда не нужно кончать самоубийством. Тогда, когда бы ни пришла смерть, позвольте ей прийти. И вы будете умирать в полной бдительности, осознанности, наблюдательности.

Итак, самоубийство или саньяса, самоубийство или самадхи. Вот почему эти два редких человека покончили самоубийством. Их не поняли. Люди думают, что они были какими-то больными, невротичными, сумасшедшими, с отклонениями, патологией. А они не были такими. Я не говорю, что таковы все люди, которые кончают самоубийством. Бывают и невротики, которые кончают самоубийством. Бывают и люди с патологией, которых больше заботит смерть, чем жизнь, которые наслаждаются разрушением. Это саморазрушающие механизмы, которые продолжают себя отравлять.

Я говорю не обо всех самоубийствах, а только о тех двух, о которых ты спрашивал. Но самоубийств существует столько, сколько существует людей. А эти двое - очень редкие люди. У этих двух людей очень большой потенциал. Если бы Винсент Ван Гог или Хемингуэй жили на Востоке или занимали бы позицию Востока, они расцвели бы в великих саньясинов.

Ты спрашиваешь далее: Почему люди отравляют реки, воздух и собственную пищу? Это, опять же, очень медленное приближение массового самоубийства.