Разве не очевидно, что переводчик перевел по своему разумению? Еще раз напомню дословный перевод: « Условие таково: кто понял этот язык, не должен его комментировать другим, ибо через язык на его голову могут пасть беды ». Не о пустословии тут речь! Воистину, в свое время, сам Бог не дал мне в руки полный вариант поэмы на русском языке, чтобы мне пришлось прибегнуть к книге, в которой тюркский язык самого Навои и прозаическое изложение на современном узбекском языке. Иначе этот труд был бы весьма неполноценным. Кстати, и в той книге заметил одно несоответствие (скорее опечаток): Навои пишет « Иш », то есть « Дело », а в прозаическом изложении написано « Ишк », что означает « Страсть » или «Любовь ». Вроде мелочь? Но в таком, трудном в понимании, мистическом произведении это не мелочь. А сколько подобных смысловых несоответствий может встречаться в переводе!
Далее:
«За слова эти каюсь я, боже, вполне,
Если ж что не сказал – ты прибежище мне».
«Если ж что не сказал – ты прибежище мне»….Как это понимать? В смысле: если какие упущения, если недосказал, забыл что – прости? Дословный перевод такой: «И от слов моих, кои нельзя произносить(!), прошу защиты у Тебя». Комментарии излишни, слова эти подтверждают мою догадку, от какой опасности Навои предостерегал. Сам Навои избрал «птичий язык», пользовался аллегориями, не только для того, чтобы традиционно скрыть мистические знания, но и в равной (если не в большой ) степени боясь Господа нашего, в страхе перед «словами кои нельзя произносить», чтобы избегнуть опасных разъяснений. И Навои гениально справился с языком бессловесных, с «птичьим языком».
«Ведь трудней всех речей вперечёт эта повесть,
Языком бессловесных речёт эта повесть! ».