Суглоб

Эти слоны – коварные животные, на чертей похожи. Вот, черт на бумаге – вылитый слон. Их изображают похожими на козлов, да козлы – милейшие, трогательные твари. Не то, что слоны.

Слоны.

Глазки маленькие.

И хоботы.

На что они намекают своими хоботами? Понятно, на что.

Было же сказано – яблок не трогать! Что, действительно так хотелось яблока? Это же – не баранины кусок. Висит и висит себе. Еще не факт, что оно не кислое. Нет же! Давай сорвем! Кусай, пробуй!

Адам, конечно, не семи пядей во лбу был. А, может быть, просто такой доверчивый человек. Наверняка доверчивый добрый человек. Предложили яблоко – отказаться как будто неудобно. Могут неправильно понять, и все такое.

Интересно, каким он стал в старости?

Что с зубами? Как он переносил зубную боль? Тогда стоматологов еще не было.

Как? Пил водку. Чаем боль не унять, хоть заполощись. А что еще можно придумать в подобных обстоятельствах?

Иннокентий Иннокентьевич поднимается из-за стола, вынимает из холодильника водку, наливает еще полстакана, выпивает, щелкает пальцами и смотрит в окно.

Дети гоняют ультрамариновую на солнце кошку. Кошка забирается на высокое дерево почти вровень с окнами Иннокентия Иннокентьевича и смотрит безумными глазами то на Иннокентия Иннокентьевича, то – на своих обидчиков.

А была бы ты петухом, черта с два забралась бы на это дерево, справедливо рассуждает Иннокентий Иннокентьевич. Петухи-то по деревьям не лазят.

Вот и о кошках поговаривают всякое. Между тем, кошки – ласковые и чистоплотные животные. И уж если у них случаются такие эпизоды, это не кошки виноваты. Природа все так устроила. Кошка не может сложно рассуждать, у нее голова маленькая, мозга в ней – с гулькин нос. Наступает пора – да, она кричит, требует кота, но в то время себя не помнит. Это – болезнь. Кошачье слабоумие. Вот проходит неделя, другая, кошка выздоравливает и все, и никаких чудачеств. И вообще не факт, что ей кота хочется, может быть, она по будущим деткам скучает.

А уж чтобы целенаправленно отправиться танцевать со слонами?! Боже упаси!

Иннокентий Иннокентьевич возвращается к столу.

Прошло…

Сколько же прошло, кто его знает? И зачем это?

А если это переложить на ноты? Что? Это.

Причем здесь ноты? Гармонисты нот не знают, и ничего. Никто еще не умер. Что значит, не умер? Что же они бессмертны, что ли? Черт знает, что в голову лезет.

Частушки да страдания. Какие частушки?

Разные. Их много, частушек этих, что-то ни одна в голову не приходит.

А еще хвастался – память, память…

Иннокентий Иннокентьевич кладет голову на руки и вскоре засыпает. Ему снится Ноев ковчег: нелепая конструкция с зебрами и попугаями посреди пенного океана. В скоплении животных угадываются фигуры черта и Валентины. Валентина в объятиях Лукавого торжествующе улыбается и косится в сторону Иннокентия Иннокентьевича.

Тоскует, сучка, – думает во сне Иннокентий Иннокентьевич, – хочет вернуться. Надо бы прибраться на всякий случай.

* * *