Получился в целом неплохой документ – первый такого рода за все время президентства Рейгана. Можно было даже считать, что наша программа-минимум, заложенная в директивах Горбачеву, оказалась выполненной. В совместном советско-американском итоговом заявлении, явившемся тогда крупным политическим документом, указывалось, что ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей. Обе стороны подчеркивали важность предотвращения любой войны между ними – ядерной и обычной – и заявляли, что не будут стремиться к достижению военного превосходства.
Правда, Горбачев при этом сделал неожиданный жест, дав согласие на включение в текст заявления фразы «в пользу решения гуманитарных вопросов в духе сотрудничества». Так мы впервые в совместном документе с США дали осторожно зеленый свет в отношении давнего спорного вопроса о правах человека.
Вопросы ядерного разоружения в итоговом заявлении не затрагивались. По существу, игнорировался и вопрос о СОИ ввиду коренных разногласий по нему. Сам Горбачев считал, что упрямая приверженность Рейгана этому своему детищу блокировала продвижение к сокращениям стратегических наступательных вооружений. Однако он упорно надеялся, что со временем ему удастся все же преодолеть или как-то ослабить эту идею фикс американского президента. Впрочем, их следующая встреча в Рейкьявике показала, что сделать это далеко не просто.
Я думаю, что Горбачев в этот момент делал излишне сильный упор на военно-космические исследования в США, требуя их прекращения в качестве обязательного условия продуктивности встречи в Женеве, а затем в Рейкьявике (а ведь можно было тактически предложить продолжить переговоры на эту тему и после Женевы, фиксируя договоренность по сокращению стратегических вооружений). Здесь мы загоняли себя в тупик, из которого потом нам же пришлось искать выход.
Хотя каких-либо крупных соглашений, особенно в области ограничения вооружений, и не было достигнуто, сама встреча, несколько обстоятельных бесед по различным аспектам советско-американских отношений и международного положения, совместное итоговое заявление, а также договоренность о дальнейших встречах явились серьезным продвижением прежде всего в такой области, как установление первого за пять лет президентства Рейгана личного контакта на высшем уровне.
Был преодолен известный психологический барьер – прежде всего для самого Рейгана – в том смысле, что с советским руководством и «империей зла» можно все же вести прямые деловые переговоры и даже совместно искать пути решения тех или иных спорных проблем. Это закладывало определенный фундамент для дальнейшего продвижения советско-американских отношений, хотя и не упрощало все еще сложное состояние этих отношений.
В целом первую встречу Горбачева и Рейгана можно было считать успешной. Она не была еще стратегическим прорывом, но морально-политическую пользу, несомненно, принесла. Она проложила дорогу к последующим их встречам. Наблюдая за обоими лидерами, я сделал для себя вывод: они нашли нужную тональность в личном общении.
Когда мы возвращались домой, Горбачев сказал в самолете, что Рейган производит впечатление сложного и противоречивого человека, порой, видимо, искреннего (когда он защищал СОИ), а порой упорно повторяющего пропагандистские догмы. Но в личном плане с ним все же можно установить контакт. Он не безнадежен, как считают некоторые. С ним надо и дальше работать.
Сам Рейган, судя по высказыванию его ближайшего окружения, также позитивно оценивал нового советского лидера, который, по его мнению, существенно отличался от всех своих предшественников. Накануне второго обеда в Женеве с Горбачевым Рейган советовался со своими помощниками: не пора ли ему с Горбачевым называть друг друга по имени (Михаил и Рони), но осторожные помощники предложили немного подождать.
В Москве результаты встречи в Женеве были обсуждены на специальном заседании политбюро. Горбачев с видимым удовлетворением изложил свои переговоры с Рейганом и свои личные впечатления о нем (как-никак это была вообще первая встреча с известным «антисоветским» президентом США за последние пять лет). После обсуждения доклада политбюро отметило позитивное значение этой встречи и приняло решение продолжить усилия по развитию наших отношений с президентом Рейганом с целью достижения в дальнейшем конкретных договоренностей с США.
У Горбачева в тот момент не было целостной внешнеполитической программы или конкретной разработки отношений с США в вопросах безопасности. Главное – Женева позволила взять курс на практическое взаимодействие с Рейганом, что привело в дальнейшем к изменениям в советско-американских отношениях. Важным было и обоюдное понимание после первой встречи, что нельзя позволять «духу Женевы» испариться и что надо что-то делать и дальше.
3 декабря посол Хартман передал в МИД личное письмо Рейгана Горбачеву. Все письмо было написано президентом от руки, как бы подчеркивая его особую доверительность.