Сука-любовь

Он припарковал свою «ламбретту» на тротуаре возле бокового входа в магазин. Шел дождь, и было невозможно разобрать цены на гитары сквозь витринное стекло, все в каплях дождя. Погода тем летом сделала Вику поблажку, потому что чередование времен года, похоже, было нарушено — в том лете перемешались зима, осень и весна, укрепив Вика в ощущениях, что время начало сворачиваться. С «ламбреттой» было сложнее, когда шел дождь — мотороллер труднее заводился, ездок промокал до нитки, детали ржавели быстрее — и по пути к магазину Вик не раз выходил из себя (депрессия не мешает этому) и думал, не повернуть ли назад. Он не повернул, но когда он поскользнулся при попытке поставить своего дурацкого динозавра на подставку и оцарапал голень, он испытал разочарование.

В квартире оказалось гораздо темнее, чем он ожидал; впрочем, Вик никогда раньше не был здесь так поздно, за исключением той ночи, которую провел вместе с Эммой. Когда он повернул выключатель, свет резанул его по глазам, напомнив о голых электрических лампочках под потолком. Не многое изменилось, но без мелиоративного эффекта тайной любви сразу обнаружилась полная заброшенность этого места: софа казалась меньше, простыни — грязнее, обои — ободраннее. Некоторые вещи показались ему абсолютно незнакомыми, но, скорей всего, они просто не попадались раньше ему на глаза. Он не замечал, например, что пол покрыт черным поцарапанным линолеумом и что над раковиной возле кровати прикреплен контейнер с жидким мылом. Он нажал на кнопку воронки: капля старого жидкого мыла выдавилась из наконечника, повисела секунду и, не пойманная, упала в сливное отверстие. В углу раковины на белой подставке — слишком маленькой, видимо, потому, что изначально она была рассчитана на тоненькие брусочки «Милки Бар» времен экономии — лежало мыло с выдавленным на нем словом «Дав»; его принесла принесла сюда Эмма на их второе свидание. Вик вспомнил, как она вскрыла бело-голубую упаковочную коробочку и положила мыло на раковину. Тогда он пытался понять, было ли это действие вызывавшей умиление попыткой соблюдать гигиену или же прагматичной заботой о том, чтобы обеспечить их средством для смывания запаха друг друга перед тем, как вернуться к законным половинам. Но теперь он понял, что это было ни первое, ни второе: Эмме просто хотелось сделать эту квартиру по-семейному уютной.

При слабом освещении спальни Вику казалось, что он различает следы ногтей на бруске «Дав». Мягко — пытаясь прижать кончики своих пальцев к следам ее пальцев — он прикоснулся к нему, но мыло размякло от воды и времени, и его пальцы легко вдавились в него, отпечатавшись на буквах «о» и «в».

Вик вымыл руки и прошел в другую комнату. Щелкнув выключателем, он понял, что лампочка перегорела, но даже в темноте он легко узнавал очертания знакомых предметов. Он ожидал, сам не смог бы себе объяснить почему, что мебель и расставленные музыкальные инструменты будут накрыты большими отрезами белой ткани, как всегда бывает в комнатах и холлах домов, куда возвращаются герои кинофильмов. Но все здесь было по-старому. Это напомнило ему, что это место всегда было и всегда будет обыкновенным складом. «Складское помещение не особо преуспевающего бизнеса», — подумал он, проходя мимо ящиков и замечая, что практически все инструменты находились на тех же местах, на каких они были шесть месяцев назад.

Вот только в центре комнаты, где раньше стояла арфа, теперь лежал большой деревянный ящик. На стороне, обращенной к Вику, скотчем по диагонали был прикреплен лист бумаги формата А4; нагнувшись, он прочитал: «Доставка: м-р П. Дрэйк, Вулстоун-Гарденс, дом 5, ЮВ-2». Внезапно ему захотелось увидеть арфу, он попытался отодрать крышку ящика, но даже его крепким, как когти, ногтям не удалось справиться с куском дерева; Вик только занозил пальцы. Он сел рядом на черный гитарный футляр, лежавший на боку, и смотрел на ящик, не зная, что делать.

Прошло достаточно много времени, прежде чем Вик сообразил, на каком футляре он сидит. Вик встал и осторожно толкнул его, кладя плашмя на пол. Потом поднял золоченые застежки вверх; внутри, в китчевом лоне эмбрионом лежала «Гретч-1600»: перламутровая инкрустация грифа молочно поблескивала в слабом свете, падавшем из другой комнаты. Роскошная, даже во мраке. Он достал ее и взял аккорд «соль», за которым последовали «ля-минор» и септ-аккорд «ре»: проигрыш «Королевы-продавщицы». Как и у всех полуакустических гитар, приставка «полу-» была явным преувеличением, и струны звучали тихо и тонко, но он знал, какой богатый и сложный звук можно будет из нее извлечь, подключив к усилителю. Вик позволил грушевидному корпусу соскользнуть с бедра, удержав гитару за гриф левой рукой. Он глядел на гитару несколько секунд, чувствуя, даже сквозь толстое одеяло депрессии, ничем не сдерживаемое восхищение; затем он присоединил правую руку к левой, охватил всеми десятью пальцами гриф, взмахнул гитарой над головой и обрушил удар на крышку ящика.