Сука. Роль, которую продиктовала жизнь

– Нет. Доктор философии… э-э-э… одного колледжа в Майами, – сказала я, – тот, которого все искали, а он оказался у себя в загородном доме, вел отшельнический образ жизни, провалялся под кайфом несколько лет. Один музыкант с ним пару раз в библиотеке встретился, рассказал об этом своим друзьям из Германии. Отсюда и композиция Ein Nachmittag Mit Edgar^[2].

– А, вот ты о ком. А что тебе от него нужно? Что за задание у тебя?

– Химическое оружие: вкусный и незаметный яд.

– Вот ты о чем! Так сразу? – удивилась Джейн.

– Ну да. Этот яд воспринимался бы жертвой как изысканный ингредиент в блюде или напитке.

– Хорошая идея. Я дам тебе его контакт, – Джейн начала рыться в смартфоне.

– Люблю крайности, – непринужденно сказала я.

– Что?

– Крайности. Мне не нравится что-то среднее или что-то недостаточно выраженное. Люблю наполненное, контрастное: либо ты стопроцентный мужчина, либо стопроцентная женщина. Понятно, если человек родился с дефектом внешности, который исправить нельзя (хотя это очередное оправдание, исправить внешность можно кардинально – были бы деньги), но пугают те девушки, которые косят под пацанов. Подчеркиваю: именно косят, а не становятся ими…

– Ты это к чему?

– К тому, что в двадцать лет я полностью изменила свой гардероб и начала носить исключительно мужскую одежду и обувь, сделала тату, подстриглась почти налысо, встречалась с девушкой. Я бы и операцию по смене пола сделала, будь у меня достаточно денег.

– Ну что ж, бывает, – равнодушно сказала Джейн.

– При подобных мыслях лучше оставаться милой девушкой в платьице, – взахлеб продолжила я. – Либо ты стопроцентный альфа-самец, либо стопроцентная альфа-самка. Как может альфа-самка ходить в камуфляжном костюме, лысая и в солдатских сапогах? На нее западет мужчина с девиацией, но никак не альфа. А что один мутант создаст с другим мутантом? Правильно, еще одного мутанта. Зараза притягивает заразу. Вирусы видоизменяются, совершенствуют свои формы выражения и способы распространения.

– Тебе виднее. Я контакт профессора скинула.

– Спасибо. Ты когда-нибудь испытывала жалость?

– Жалость к кому?

– К себе, к другим, к старикам, к матерям-одиночкам, к брошенным в Африке голодным детям?

– Эм-м-м, нет. Мне всегда было все равно.

– Правильно, должно быть все равно. Именно это чувство – жалость – испытывает большинство, глядя на таких людей. Им жалко друг друга, а эти люди ограниченны. Что им мешает прямо сейчас взять, наполниться силами и осуществить то, что они давно замышляют?

– Жалость и мешает.

– Верно. Жалость вообще нужно исключать!

Мы живем в эпоху звериного капитализма, где каждый сам за себя. Глупо ожидать от людей гуманности. В эпоху СССР во главе угла стоял человек, избранной философской системой считался гуманизм. Теперь не так. Теперь побеждает тот, у кого деньги и власть.

– Есть один плюс в людях, которые раскрыты не до конца и находятся всегда где-то между стопроцентным мужчиной и стопроцентной женщиной. Добавим к наименованию принадлежности пола приставку недо-. Что у человека между ног? Пенис? Значит, это должен быть мужчина и развиваться он должен по-мужски. Когда он жаждет деятельности, зарабатывает деньги, то с ним все в порядке. А если в выходные предпочитает валяться на диване, это недомужчина. С женщинами то же самое. Плюс таких людей в том, что они гибкие, их легко подтолкнуть, и они совершат какое-то движение. Это движение приведет их либо в стопроцентное альфа-состояние, либо они, как неваляшки, поболтаются немного между всеми состояниями, попробуют всевозможные варианты, а затем выйдут в исходную точку «ноль», откуда пришли, где они были ни мужчинами, ни женщинами, а просто человеками. Недочеловеками. То самое состояние «ноль», о котором ты говорила.

– К чему эти оправдания? Ты говоришь сейчас очевидные вещи непонятно кому и для чего! – сделала замечание Джейн. – Если ты думаешь, что я осуждаю тебя за то, что ты попросила контакт этого химика, не парься, это не так. Хочешь получить какое-то зелье – не вопрос, я даже время не буду тратить, чтобы все это выяснять.

Вместо ответа на вопрос я молча взяла со стены гитару и начала играть. Инструмент был расстроен, последняя струна отсутствовала, и корпус был немного погнут от влаги. Неудивительно, почему эта гитара так долго украшала одну из стен ресторана.

– Не возражаете? – спросила я проходящую мимо официантку. Она жестами показала, что все нормально и я могу продолжить играть.