Сухая ветка сирени

– Ну, во-первых, я, как и многие другие, мог бы и не заяв­лять. Но, во-вторых, сделал это потому, что во всем люблю порядок. Армия воспитала. А в-третьих, после первой покраски поездил всего недели две – и краска полезла. Когда Грачев по­красил мне по всем правилам – заявил.

– Насколько я понимаю, вы часто бываете в этом го­роде.

– Да.

– Почему?

– На этот вопрос я отвечать не буду: врать не желаю, а правда вас не касается.

– Ваше право. А зачем вы приходили к Волосову на квар­тиру?

– Ах, вот оно что… Это к бывшему владельцу моей маши­ны? (Николай кивнул.) Когда я ее купил и осмотрел, то увидел на переднем бампере дыры для дополнительных подфарников. Вот и пошел узнать, не остались ли сами подфарники. Знаете, такие желтые, противотуманные. Как известно, купить их трудно.

– Вы тогда знали, что он арестован?

– Был на учениях, потом в отпуске, а когда приехал, узнал, что есть машина, и купил ее. А уже из технического паспорта на машину узнал адрес владельца.

– А куда вы дели портфель с запасными частями?

– Портфель? Портфеля я не видел. С машиной я купил запасной баллон и инструмент. Ну, еще домкрат. Никаких запасных частей там не было.

Это походило на правду, запасные части вместе с портфелем могли быть проданы и отдельно.

– Понятно. Зачем к вам на работу приходил Камы­нин?

– Предлагал купить покрышки. По дешевке. Но я не взял, потому что у меня свои еще хорошие.

Николай вспомнил камынинский гараж, покрышки под брезентом и подумал, что бывший кладовщик и в самом деле решил продавать машину.

– Вы и раньше знали Ивана Тимофеевича?

– Ну… как знал? Встречался с ним в магазине автодета­лей.

– А Волосова?

– Вообще не знал.

– А ведь он служил в вашей части.

– Возможно. Очевидно, я прибыл после того, как он демо­билизовался.

– Скажите, Александр Иванович, а в своей машине вы когда-нибудь боковинки, что возле дверей, снимали?

– Снимал. Правую. Устанавливал хитрое устройство про­тив автомобильных жуликов.

– А почему не левую. Она же под руками.

– Вот именно поэтому. Все устанавливают под руками. Кроме того, там такая путаница железок и тросов, что работать неудобно.

На какую-то долю секунды Николай задумался: самому взяться за обыск машины или просто попросить Тихомирова проверить ее?

– Значит, вы категорически утверждаете, что левую боко­винку вы не снимали ни разу?

– Категорически.

К машине подошел старшина и, козырнув, доложил:

– Позвонили, что сейчас наши сюда подъедут. Ждите. – Потом мягко улыбнулся и спросил: – Не узнаете, Александр Иванович?

Тихомиров присмотрелся к старшине и обрадованно улыб­нулся:

– Батюшки! Голубцов! Старший сержант Голубцов! Ка­кими судьбами?

– А я здесь живу. Вы как демобилизовались – и я вско­ре за вами. Женился – и вот…

– И как, нравится работа? Жизнь? Вы ведь не только от­личный шофер, но еще и механик неплохой.

– Здесь… ближе, – серьезно ответил старшина. – И – строже. Интересней. – Он подумал несколько мгновений и за­кончил: – И может быть, нужнее. Пока, по крайней мере.

26

Когда бывший подчиненный вот так встречается с коман­диром, можно с уверенностью сказать, что командир тот был хороший. Это Николай знал и потому решился на шаг, не со­всем оправданный обстановкой.

– Александр Иванович, есть просьба. Будьте добры, сни­мите при нас левую боковинку.

– Это очень нужно?

– Очень! Все для той же самой истины.

– Хорошо. Тем более при свидетелях, – усмехнулся Тихо­миров.

Он достал инструмент и, разговаривая со старшиной Голубцовым, вспоминая прежних сослуживцев, ловко орудовал отверткой с крестообразной насечкой на конце. Сняв бокови­ну, он протянул ее Грошеву.

– А теперь сами посмотрите, нет ли чего-нибудь посторон­него в отсеке, – попросил Николай.

Тихомиров пожал плечами и, присев на подножку, запустил руку в отсек. Вначале на его недоверчиво-ироническом лице проступило недоумение, потом почти испуг. Он медленно выта­щил из отсека пачку денег и, растерянно помаргивая, смотрел то на сиреневую пачку, то на старшину и Грошева.

Николаем все сильней овладевало то веселое, острое и от­чаянное состояние, что иногда появлялось в нем, когда прихо­дила, наконец, тщательно подготавливаемая победа.

– Ничего не понимаю… – пробормотал Александр Ива­нович.

Старшина Голубцов с тревогой и болью во взгляде смотрел то на инженер-подполковника, то на следователя.

– Пошарьте, будьте добры, еще, – мягко, доброжелатель­но попросил Николай. – По-моему, там должно быть и еще кое-что.

Тихомиров страдальчески посмотрел на Грошева и снова опустил руку в отсек. Через мгновение его лицо вытянулось и на нем проступила обреченность. У старшины в глазах мельк­нула суровость и даже брезгливость. Он смотрел на Тихоми­рова, и на скулах его набухали желваки. Александр Иванович вынул еще одну пачку и молча протянул ее Николаю.

Что-то сладкое схватило Николая за горло, подкатилось к сердцу и сжало его. А когда отпустило, то сердце забилось легко и быстро.

В сущности, это было торжество. Настоящее торжество. Можно было хохотать от счастья, можно нахально торжест­вовать, а можно надуться и стать неприступным, как бы под­няться над всеми.