Сухие бессмертники. Боевик

Постель для Каравайниковой была больше, чем ложе для ночного отдыха. Постель была больше чем награда за дневные труды. Постель была ее отдельным личным миром, где отменены были правильные, полезные, но обезличенные законы окружающей реальности. То были Законы общего пользования, заболтанные до бездушия, безжалостные ко всему, что не вписывается в границы, очерченных ими стереотипов.

Ах, сны! Без них не выжить "не настоящей" женщине. Во снах царили домашние Законы, личные законы Тихой Радости и Высокой Гармонии. Ничто во снах не напоминало о фригидной ее ущербности. Сюда не проникала Грязь половых отношений. Здесь не властвовали мужчины, поголовно помешанные на сексе. Только здесь Полина была сама собой, настоящей.

Но самое главное – Постель была тихой заводью, благодатным метафизическим нерестилищем и колыбелью. Многоцветные сновидения плодились здесь и произрастали без мук и страданий, легко и приятно, не то, что в реальности. Жизнь этих чудных эфемеров была недолгой, от нескольких минут до часа. Но радостью Сновидения были насыщены так богато, что восполняли вечную нехватку радости лучше, чем даже самые любимые праздники наяву. Тот же Новый год и День рождения. Во снах Полина жила своей собственной жизнью и только для себя. Человеческому телу Каравайниковой дано было воображение птицы. И летала Полина ночами, бестелесная, ласточкой над цветущими лугами пока хрустящий шестеренками будильник не прерывал счастливый бреющий полет.

Да и сами сны были не просто непознанными наукой ночными причудами мозга. Сны были для Полины второй, виденческой формой существования. Более желанной, даже более достоверной, чем первая, чем жизнь в реальности. Сны – это единственное, чего человека невозможно лишить. Припрятанные денежки, жену, работу, самое жизнь – все, все можно отнять, а сны – были, есть будут с человеком навечно. Потому что здесь она жила чище, благороднее, здесь легче было чувствовать солидарность с остальными женщинами, чувствовать их своими сестрами. Здесь никто не тыкал ей в глаза, что она "неправильная". По этой же причине жизнь правильных женщин, агрессивно озабоченных вечной погоней за исполнением своих через чур прихотливых желаний, Полине казалась куда менее полной, менее содержательной. Для Полины феерические Сны исполняли самое неисполнимое для "правильных" сестер желание, желание счастья. Чего лишены были "правильные" сестры. А форма, в которой исполнялось счастье, мистическая или реалистическая, для культурного человека – значения не имела.

Вот если бы еще не бессонница. Эта пожирательница снов была местью реальности. Увы, хорошего понемножку.

Полина погасила ночник. Но от дворовых неоновых фонарей в спальне стало еще светлее. Робкий Сон маялся где-то близко, у самого виска. Бессонница и его замордовала. Бедняжка.

Полина посмотрела на стрелки будильника. Этот пижон только с виду казался безучастным. О, пресвятая мать Орина! Будильник был самым ревностным клевретом бессонницы. Он замедлял ход ночного времени. Он как живодер жилы, медлительно вытягивал из сумерек минуты, до невозможности удлиняя их, словно в стрелках было по пуду веса.

Полина перевернулась на спину и стала думать о своей душе. Действительно душенька-голубушка вела себя как привередливая квартирантка. И уйти не могла, и посочувствовать "арендодателю" не хотела. Она была слишком стерильна, чтобы ужиться с человеческой реальностью. Душа кичилась своим виденческим происхождением. Приживалка эта мнила себя посланницей небес и вела себя как брюзгливый ревизор. И чего выделывается. Рожденная человеческим воображением душенька на удивление неблагодарна. Вечно она толкает на идеалистические авантюры, а как настает время расхлебываться, она мигом самоустранится, как будто она тут ни при чем.

Мысли Полины, довольно скоро, от несостоявшегося визита Николая перепорхнули к Фаддей Капитоновичу. Это означало, что Полина стала понемногу проявлять интерес к существованию рядом с нею, женщиной, существом высшего порядка, прямоходящих существ иного пола. Больше того, для своих исследований Каравайникова стала выделять из толпы особей мужеского рода одну конкретную особь. Фаддей Капитоновича, незадачливого заклинателя ее жгучей ненависти.

Какая неожиданность, однако. Каравайникова стала испытывать, пока еще смутную, потребность в препирательствах с экстрасенсом. Он пытался повелевать ее мыслями, и в этом повелевании была какая-то заманчивая магия. Нет, в самом деле, ежели под чужим руководством тебе будет лучше, почему не подчиниться? Зачем тебе свобода и самостоятельность, если с ними тебе плохо?

"Неужели я тоже стала нуждаться в повелителе? – Своенравно вспыхнула Полина. – Вот это номер! Я нуждаюсь в сильном повелителе!? Как всякая нормальная женщина!? Нормально страдающая от трусливой нерешительности, когда нужно принять жесткое решение и приступать к его исполнению? Да не может быть! Кому я нужна со своей покорностью? Смех, да и только".