Суховей. Воспоминания генетика

Его цинизм не имел границ. Он усаживал меня в своем кабинете, в том самом, где мы в отсутствие кого бы то ни было разговаривали с Василием Сергеевичем, и говорил: «Вот я вам почитаю, а вы скажете, какой это прохвост писал?» — и читал, слово в слово, конечно, не помню, но вроде того: «Только Лепешинская вывела советскую науку на передовые рубежи мировой науки. Именно она обосновала возможность возникновения одного вида из живого вещества другого путем изменения крупинок этого живого вещества в результате ассимиляции внешних условий…» — и все в таком духе. Я ему говорю: «Ваш вопрос незаконный. То, что вы мне читали, не наука, а исповедование учения под страхом смерти. Идеи Лысенко, а писать мог любой прихлебатель — Глущенко, Нуждин, Столетов, Кушнер, Презент, Дворянкин, Бошьян, Дмитриев, Бабаджанян и несть им числа. Различить же их нет никакой возможности». «Это я писал», — говорит, «это был бунт на коленях». «Да где же бунт!» Молчит с торжеством. Он боялся, что его не переизберут и жаловался мне, что декан факультета, Георгий Александрович Новиков — Жорж, как прозвал его съедаемый им и съеденный впоследствии Павел Викторович Терентьев — выдающийся зоолог, заведующий кафедрой, где профессором был Жорж, — приходил к нему и предлагал отречься самому, так как все равно не переизберут. Мы Жоржа в этом разговоре, само собой разумеется, по фамилии называли или по имени отчеству, а Жоржем — только с Павлом Викторовичем — великим остроумцем — наедине. Я Завадскому говорю: «Врет он, вас на пушку берет. Вас переизберут неукоснительно, ибо, как только они вас забаллотируют, они получат Презента. Он только того и ждет, чтобы вы оступились. А Презента они боятся, как огня. И переизберут» Так и было. Студенты не шли на кафедру к Завадскому. Их загоняли силком. Дипломные работы, которыми руководили сотрудники кафедры, представляли собой чудовищную профанацию науки. Объект — непременно важный для сельского хозяйства. Клевер, кролики. Была и лебеда — сорняк. Подходит ли объект для решения поставленной задачи, никого не интересовало. Одна бедняжка-студентка занималась вегетативной гибридизацией черных и белых кроликов. Предполагалось, что если белой крольчихе впрыскивать кашицу, сделанную из черного кролика, произойдет вегетативная гибридизация и у белой крольчихи родятся от белого самца черные крольчата. И крольчата действительно потемнели. Они были той породы, которая на холоду темнеет, а в крольчатнике испортилось отопление.

Дипломную работу по влиянию измененного обмена веществ на наследственность у клевера студентка защищала со слезами на глазах. Клевер производит два типа семян — одни прорастают на следующий год, а другие — только через два года. Великое приспособление, и каждое растение страхует себя таким образом от случайностей бытия. Расщепление на типы поставлено под жесткий генный контроль, от условий жизни данного растения не зависит и не к этим условиям приспособлено. Семеноводство клевера затруднено этими хитроумностями природы. Нужно сделать так, чтобы семена были одного типа. Вместо того, чтобы постараться получить желательную мутацию под воздействием облучения или химического агента, руководитель — Леонтий Евменович Ходьков — предлагает получить семена с растений, листья с которых систематически удалялись. Страдание должно изменить наследственность в желаемую сторону. Семена получить трудно. Результат нулевой.

Ленинградский университет стал форпостом антилысенковщины отчасти в силу того, что люди, способные восстановить генетику, сохранились, и еще потому, что ученые смежных специальностей нашли в себе смелость защищать генетику. Они не рисковали потерять должность, но все же рисковали многим. Полянский, Насонов, Тахтаджян, Терентьев, Данилевский, Мальчевский, Шванвич. Все это не сработало бы, если бы не страх получить Презента. Как кстати здесь был Завадский!

Время после смерти Сталина и до свержения Хрущева — время надежд и разочарований. Смелые речи звучали порой даже перед аудиторией.

Водя пером по бумаге, даже смельчаки старались не только пребывать в границах дозволенного, но и предвосхитить будущее сужение этих границ. Самые свободолюбивые речи звучали на траурных митингах, где заведомо нет протокола и резолюции. Смелость, обреченная смерти. Погребение.