Суховей. Воспоминания генетика

Его последний доклад в Ленинграде был посвящен «Номогенезу» Берга. Я выступала в качестве оппонента-содокладчика и освещала вопрос с дарвинистских позиций. Теория Дарвина и Ламарка отнюдь не исключают друг друга. Теория систем дает синтез ламаркизма и дарвинизма, позволяет сочетать идею гармонии природы с идеей отбора. Я рассматривала отбор как одну из закономерностей эволюции, как процесс регуляции в системе высшего по отношению к организму порядка и подчеркивала факторы, его ограничивающие, в частности — сотрудничество дифференцированных элементов системы. Я показала, что наследование приобретенных в индивидуальном развитии признаков, существуй оно, ограничивало бы свободу реализации индивидуальных свойств организма и было бы тормозом эволюции. После моего доклада Любищев сказал: «Если это называется дарвинизмом — я дарвинист». Моральная сторона вопроса в его представлении главенствовала.

Задолго до выхода в свет прославленной книги Дарвина «Происхождение видов» идея отбора высказана двумя поэтами — Гете и Баратынским. Гете поэтическим чутьем угадал азартную игру природы. Она стоит у игорного стола и, восклицая au duble — дублируя ставки, играет смело, счастливо, страстно. Все идет на ставку — животное, растение… «И не является ли сам человек только ставкой на высшую цель?» — спрашивает поэт. Вопрос — озарение. Мысль, рожденная самим благородством.

Баратынский воспевает смерть как источник гармонии. Он говорит ей:

Это тоже идея отбора в ее благородном выражении.

И все же, по самому высокому счету, отбор, выживание наиболее приспособленного, борьба за существование — эти столпы дарвинизма — бесчестие природы. Лучше всех это выразил Осип Эмильевич Мандельштам в стихотворении «Ламарк»:

Отвергая отбор в качестве движущей силы эволюции, приверженцы Ламарка вступились за честь Природы. Они отказались верить в торжество приспособленчества, в право сильного, в благотворные последствия борьбы. Любищев, Берг, Светлов, Кузин.

Побежденные победители

19 марта 1957 года на кафедре генетики ЛГУ состоялся диспут. Два события произошли незадолго перед тем. В.П. Эфроимсон был выпущен из Джезказгана, и Н.В. Турбин опубликовал сборник трудов кафедры генетики за те 9 лет, когда он «со славой правил». Сборник этот возвращал науку к ее доисторическим истокам. Название сборника — «Вопросы биологии оплодотворения» (Изд. ЛГУ, Ленинград, 1954). Центральная идея — оплодотворение — взаимная ассимиляция мужской и женской половых клеток. Теперь словами Айзенштата — одного из авторов: «Степень передачи свойств родителей во многом определяется силой ассимиляции каждой из клеток. Потомство будет уклоняться в сторону родителя, половая клетка которого в большей степени ассимилирует половую клетку другого. Индивидуальную силу половых клеток в период акта оплодотворения, или взаимоассимиляции, мы связываем с их возрастным состоянием» (с. 112). Старая яйцеклетка «в состоянии затухающей жизнедеятельности обладает меньшими возможностями в процессе взаимоассимиляции» и не в состоянии передать потомству признаки материнского организма, в том числе пол. Ослабьте яйцеклетки, и в потомстве будут преобладать самцы. Ослабьте спермин, и потомство будет состоять преимущественно из самок.

Расшатывание наследственности с помощью страдания и последующая переделка природы путем вынужденной ассимиляции внешних условий в центре внимания сотрудников Н.В. Турбина. Эфроимсону мало было Джезказгана. Он напечатал с помощью неизменного доброжелателя генетики В.И. Цалкина, замредактора «Бюллетеня Московского общества испытателей природы», в этом Бюллетене статью с критикой сборника. По поводу изменения соотношения самцов и самок в потомстве производителей, подвергшихся тому или иному воздействию, Эфроимсон очень спокойно указал на то, что речь ведь идет об отклонениях от численного равенства полов в том или ином эксперименте, в то время как никто и не пытается объяснить самый факт равенства. А именно его-то и объясняет хромосомная теория наследственности.

Ректор Ленинградского университета, академик Александр Данилович Александров, предложил кафедре реагировать на эту статью. Турбин кафедрой уже не заведовал. За великие заслуги на поприще мичуринской биологии — одна другой постыднее — он избран действительным членом Академии наук Белорусской ССР и переехал в Минск вкушать радости привилегированного вполне буржуазного бытия. Новый завкафедрой М.Е. Лобашев, согнанный Турбиным с этого самого места в 1948 году, устроил диспут — пригласил главного редактора сборника Н.В. Турбина и оппонента В.П. Эфроимсона. Турбин не явился. Он предоставил отдуваться своей обезглавленной гвардии. Диспут состоялся — великолепная пьеса. Генетики приводили научные аргументы, что-то жалкое лепетали лысенковцы, иные клялись в верности лысенковскому кредо. Георгий Александрович Новиков — Жорж — декан факультета угрожал генетикам ликвидацией тех жалких свобод, которые даровало послесталинское время. Изможденный Эфроимсон блистал.