Суховей. Воспоминания генетика

Для понимания стихотворения не мешает знать, что корни лотоса съедобны, что цветки лотоса меняют со временем цвет, что красный цвет символизирует мужское, а зеленый цвет — женское начало.

Когда прозвучал первый вариант, Лиза воскликнула: «Это мамины корреляционные плеяды». И стихотворение Сяо Яня стало моим эпиграфом.

Пока на престоле сидел Никита, диссертация лежала неподвижно. Год прошел. Хрущев пал, генетика подняла над водой голову, и сейчас же меня вызвали в Москву на защиту. [Выше речь идет о присвоении Леонидом Ильичом Брежневым, только что заместившим на кремлевском престоле свергнутого Хрущева, степени доктора биологических наук шестнадцати светилам генетической науки. Защищать диссертацию для получения степени удостоенным монаршей милости не потребовалось. Благотворное влияние свержения Хрущева сказалось и на моей судьбе. Запрет со стороны партийной власти Ученому Совету Ботанического института присвоить мне ученую степень был снят. Реабилитация опальной науки — очередной маневр в холодной войне коммунистической державы за достижение мирового господства — описана мной во втором разделе Послесловия].

Мне так осточертели корреляционные плеяды, что я говорила о вкладе стандарта и разнообразия в красоту Природы, о музыкальных ритмах цветущих лугов. Их музыка темперирована. Я сравнивала стандартизирующий отбор с теми преобразованиями, которые внес в музыку Бах. Стенографистка, давая мне на следующий день на подпись стенограмму, очень похвалила мой доклад. Главное, говорит, все понятно. Эфроимсон, случайно оказавшийся в Ленинграде, говорил, что был абсолютно уверен в провале. Однако за присвоение степени проголосовали единогласно. Членов Ученого совета — 34. Один из них — Тахтаджян. Оппонентами у меня были Александр Иннокентьевич Толмачев, Павел Викторович Терентьев и Петр Михайлович Жуковский. Все хвалили, а Павел Викторович даже с Менделем сравнивал. Я прервала его и сказала, что готова сквозь землю провалиться от таких похвал.

Александр Иннокентьевич косвенным образом очень украсил мою защиту. Он упрекнул меня за китайский эпиграф: «Не следовало цитировать этих дикарей». Дикарей! Вот, что делает с человеком страх. Он внушает белое видеть черным. Толмачев дал мне повод прочесть любовный вариант стихов Сяо Яня. Высшая Аттестационная Комиссия, движимая отнюдь не чувством справедливости, в предельно короткий срок утвердила решение Ученого совета. Пиршества по случаю защиты организуются сразу после заседания Ученого совета. Пировали сперва в Ленинграде. Потом в Новосибирске. Бахтин преподнес мне огромный букет красных тюльпанов. Михаил Владимирович Волькенштейн, биохимик, один из тех, кто возродил генетику в Советском Союзе, сочинил стихи. Я привожу их с некоторым колебанием. Не уделяю ли я моей персоне слишком много внимания? Отдаюсь на суд редактора. Выбросит, так выбросит, а нет, так нет. Но модель мужа не так уж часто создается, и не так часто ее создание увенчивается присвоением степени доктора наук. Эпиграф стихотворения перефразировка стихов Лермонтова: «Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый избранник, как он гонимый миром странник, но только с русскою душой».

«Нет, я не Мендель, я другой…»

Цвели цветы, такие душки,

Лаская око и ноздрю,

Недаром Александер Пушкин

Воспел и розу и зарю.

Недаром яркие букеты,

К цветам любовью обуян,

Цветов невиданного цвета

Нам дарит Мартирос Сарьян.

Но вскрыть природы тайный смысел

Бессильны кисть или перо.

Язык тут нужен точных чисел,

Так расположенных хитро,

Чтобы в сумбуре популяций

Найти информационный код,

Чтоб знать, куда чему деваться,

Что так, а что наоборот.

Преобразованный отбором

Растенья орган половой

Не служит более укором

Моральной подлости людской.

Теперь мы знаем, в чем причина,

Что образец труда

В семье бесчинствует мужчина

И ходит к дамам, вот беда!

Пока смердящий труп Трофима

Лежит неубран у ворот,

Победно и непобедимо

Наука движется вперед.