Суховей. Воспоминания генетика

Еще Шварц рассказывал, как выпускали людей из лагеря на свободу по приказу Хрущева. Работала комиссия. Спрашивают заключенного, в чем его обвиняли. В подготовке убийства Сталина. Под пытками он сам показал, что такой-то человек, в таком-то месте вручил ему револьвер. «А на самом деле что было?» — «А на самом деле ничего не было». — «Вы свободны». Пересматривали дело старика — бородача-великоруса. «В чем тебя, отец, обвиняли?» — «В том, что я сказал: "Если бы я встретил Сталина, я задушил бы его собственными руками"». — «А на самом деле, что было?» — «То самое и было». — «Ступай, отец, ты свободен».

Раз прихожу к Шварцу. Газету ему принесла, где о постановке его пьес писали. У него Юрий Герман — весьма известный писатель. Герман рассказывал о приключениях своего знакомого писателя. Стал он лысеть. Из-за границы удалось ему раздобыть жидкость для ращения волос. Парикмахер заинтересовался — на лысине волосы растут. Писатель поведал ему тайну. В тот же вечер за писателем явились милиционеры или чины в военной форме, не помню. «Пройдемте». Подвезли его, не на Лубянку, а к особняку, окна которого непроницаемо занавешены. «Пройдемте». Те же милиционеры или чины ввели несчастного в ванную комнату и оставили одного. Через миг явился низкорослый лысый человек, рыжий, в расстегнутой рубашке, без кителя и в брюках с генеральскими лампасами, пьяный в дрезину. Заплетающимся языком он сказал, что ему стало известно о жидкости для ращения волос. Он предлагает отдать ему флакон. «А кто вы такой?» «Я — сын Сталина». «Неужели ваш папа не может выписать для вас из-за границы жидкость для ращения волос?» «А ты слыхал когда-либо, чтобы мой папа кому-нибудь жидкость для ращения волос выписывал?» Грузинский акцент Герман изображал артистически и с большим тактом — вроде бы и есть акцент, а вроде бы и нет. Флакон поступил в распоряжение ущемленного папой потомка. Сын Сталина не остался в долгу. Писатель получил от него в подарок тевтонский меч, украшавший когда-то музей, и короткошерстую породистую суку Геббельса.

Шестидесятилетие Шварца, когда праздновали его юбилей, я проворонила. Он позвонил мне и спрашивает: почему все его поздравляют, а я не поздравляю? «Когда празднуется юбилей Шварца, поздравляют меня», — сказала я. Лукавя, я говорила Шварцу: «Почему-то все говорят — ваш Шварц, никто не говорит — ваш Мейлах». «Очень приятно», — сказал Шварц. Снова лукавя, я. говорила то же самое Мейлаху. «Очень жаль», — сказал Мейлах.

Бориса Соломоновича Мейлаха и его милую-премилую жену я вспоминаю с любовью и благодарностью. Борис Соломонович, член партии, отлично умеет сочетать хороший тон современности с порядочностью. Сталинская премия и гонорары сделали его богачом, но ни малейшего барства в нем не породили. Его каменная дача — чудо целесообразности — служила мишенью насмешек.

Дай Бог памяти — как она называлась? Названий тьма: Меилахов курган, Храм Спаса на цитатах, Баня, перестроенная из церкви, Ампир во время чумы. Последнее наименование молва приписывает Борису Михайловичу Эйхенбауму, изгнанному тогда из университета за космополитизм. И еще говорили, что на воротах дачи Мейлаха следует повесить плакат: «Это все будет принадлежать народу».

Славу и гордость семьи, источник непрерывного огорчения составляет сын Бориса Соломоновича Мейлаха — Мишенька. Мы подружились с Борисом Соломоновичем и его женой Тамарой Михайловной в 1939 году в доме отдыха на Кавказе. Мишенька тогда еще не существовал. Он родился в 1946 году. Наше знакомство с Мишенькой состоялось в 1952 году. Нас никто не представлял друг другу.

1952 год войдет в историю наряду с 1937 годом. Дело врачей увенчало злодеяния Сталина. Антисемитизм приобрел кровавый характер.

Дочь Мейлаха поступала в тот год на филологический факультет Ленинградского университета. Тамара Михайловна — русская, в паспорте у Миры стоит — русская. Отец — член партии, профессор университета, лауреат Сталинской премии. Для приемной комиссии Мира ничем другим не была и не могла быть, кроме как еврейкой. Провал на экзамене фабриковался, снижали балл за сочинение, которое якобы содержит орфографические ошибки. Когда операцию проделали над сочинением Миры, Борис Соломонович потребовал, чтобы ему показали сочинение. Ошибок не было. Но предстоял экзамен по географии. Профессор университета СП. Хромов, тогда добровольный, а в последствии титульный редактор моей книги, по моей просьбе проследил за экзаменом. Мира прошла.