Суховей. Воспоминания генетика

Симпозиум Мейлаха попал в промежуток между разгромом абстракционизма и званными обедами для писателей, где произошел разгром всего живого в литературе и подсобные громилы получили поддержку. Со слов жены Леонида Соболева знаю, что в палатке на даче Хрущева, где сервировали обед для писателей, Хрущев сказал: «Я предпочитаю беспартийного Соболева партийной Алигер». Соболев тогда решительно стал в ряды громил. Его от радости хватил легонький инфаркт, и скорая помощь увезла его в больницу. Тени безродного князя Меньшикова и придворного мужика Распутина витали над палаткой. Можно еще опричников Ивана Грозного включить и, конечно же, Трофима Лысенко. Петр, Николай и Никита демонстрировали всему миру, — каждый на свой манер, — что верноподданничество важней знатности, образованности, таланта.

Борис Соломонович изгнал из повестки все, что касалось изобразительного искусства, все, кроме моего доклада. Быстренько я написала Александру Александровичу Малиновскому в Одессу, чтобы ехал в Ленинград, с Мейлахом познакомлю, кажется предоставляется возможность включить доклад Александра Александровича в повестку,

Малиновский работал в Одессе в Институте офтальмологии. Директор этого института Владимир Петрович Филатов, двоюродный брат Дмитрия Петровича Филатова, пригласил Малиновского заведовать генетическим отделом и спас его от голодной смерти. В 1963 году Малиновский все еще жил в Одессе.

Ровно двадцать лет назад он показал мне рукопись и просил прочесть и никогда, ни одного слова, ни одному человеку о ее содержании не говорить. Содержание самого безобидного свойства — по тем временам — год 1943 — безумная крамола, а он напуган до смерти. Он — сын А.А. Богданова — имел все основания бояться. Рукопись посвящена психологическому анализу воздействия и восприятия искусства. Почему «береза зеленая, как обина», никуда не годится, а «трава, зеленая, как изумруд», — годится. Почему, повествуя о королеве, автор называет ее то по имени, а то королевой. Что хорошего в том, что море «машет белой гривой». Ум философа и дар истинного писателя создали труд, где Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин не упоминались, а свободная творческая мысль независимо от их высказываний анализировала интимные механизмы творчества.

В феврале 1963 года доклад Малиновского прозвучал с трибуны, в барском особняке, где помещается правление и клуб Союза писателей. Нина Александровна Крышова, ученица С.Н. Дави-денкова, — о нем речь впереди — известнейший невропатолог, глава отдела в Институте физиологии Академии наук, говорила о наследовании дефектов речи на основе анализа нарушений речи у идентичных близнецов. Уж чего, казалось бы безобидней. А однако, крамола крамол. Именно такие речи превращали дворец на улице Воинова в логово потенциального врага. Наследование дефектов речи указывает на наследственную обусловленность речи, на существование генов, делающих человека человеком. Далее возникает вопрос об условиях накопления этих генов в популяциях предлюдей, об их судьбе в популяциях современного человека. Расизм? Ницшеанство? Гитлеризм? Проповедь изначального и неискоренимого биологического неравенства людей, существования сверхчеловека, которому все позволено? Извращение истины? Да, извращение истины, если Сталина, Гитлера, Хрущева объявить на основе данных науки сверхлюдьми, которым все позволено. Святая истина, если на основе данных науки показать, что они не люди, что в их лице человек еще не вышел из животного состояния и что надо организовать общество так, чтобы на пути к управлению обществом для них были воздвигнуты непреодолимые для них барьеры.

Нина Александровна дальше генетической обусловленности речи не шла, но имеющий уши слышал.

Мой доклад был предпоследним. Я говорила о классификации искусств и о месте абстрактной живописи в ней. Враждебное отношение большинства по отношению к абстрактному искусству занимало меня. Почему музыка, абстрактное звучание, приемлемо, а несообразительную картину любители музыки встречают в штыки? Речь приучила наш слух к абстрактному звучанию и тем самым создала благоприятные условия для восприятия музыки. Почему ту же роль не сыграло письмо? Я анализировала слух, зрение, обоняние, осязание и разновидности искусства, предназначенные для каждого из органов чувств. В различии кодовых знаков я пыталась найти ответ. Я делила искусства на элементарные и синтетические. Все виды искусства, оперирующие словом, синтетические. Они рассчитаны на восприятие всеми органами чувств. К нашему слуху, зрению, обонянию взывает поэт в стихотворении:

Классификация искусств дает возможность предсказать новые ветви искусства наподобие предсказания элементов с помощью периодической системы химических элементов.

— Предсказать, значит создать, — говорила я, — потому что слово это Бог и Бог это слово. — В задних рядах аплодировали. Борис Соломонович похвалил мой доклад. В кулуарах, конечно, не с трибуны.