Сукино болото

Здесь же репетировали юмористы. Читали какую-то похабень – лагерные менты, как и зэки, обожают пошлость. Парни из драмкружка снова спорили, не выкинуть ли из пьесы женскую роль. Играть ее по понятной причине никто не хотел. Но и без бабы – какая драма?

Появился Нуркенов. Сегодня он смотрел на Радаева своими узкими хитрыми глазами как-то особенно. Хотел сказать что-то важное, но что-то тянул, томил самого себя. Завел разговор о международном положении. Считал, что это его конек. Дождался, когда их окружат зэки из самодеятельности, и многозначительно сказал.

– Сегодня, Радаев, ты едва ли заснешь.

Сердце у Павла сладко заныло. Неужели?

– Собирайся, помиловка пришла, – объявил Нуркенов. – Завтра обходной лист в зубы и – на волю.

Радаев слышал байку, как одна преступница проспала судебное заседание. И только в тюремной машине узнала от подельниц, сколько ей припаяли. Хотя, возможно, это никакая не байка.

А он, несмотря на офигительную новость, уснул сразу после отбоя. Проспал, правда, недолго, часа четыре. Проснулся, будто кто-то на ухо шепнул: эй, поднимайся, свобода ждет! Было радостно и страшно.

Раньше он часто грезил о воле, красивых женщинах, красивой жизни. А потом, после трех лет отсидки, как отрезало. Устал, выдохлась фантазия. Вообще, стала безразлична жизнь.

В первые дни неволи один старый арестант сказал ему:

– Знаешь, парень, невзгоды могут быть полезны.

Это правильно, из всего надо извлекать пользу, даже из зэковской жизни.

Люди не просто так придумали тюрьму. Чтобы себя пересмотреть и измениться, преступнику требуется унижение. В определенных дозах.

В неволе унижает все: одежда, еда, постель, обращение персонала, подневольный труд, половая голодуха. Радаев принадлежал к немногочисленной категории заключенных, которые не привыкают к унижениям. Именно это заметил в нем Нуркенов.

Павел понимал, что должен стать другим человеком. Но каким? Таким, как мать? Нет, не сможет. Таким, как отец? Избави Бог. Когда отец уходил от них, мать по-мужски разделила с ним нажитое имущество. Поровну. А он, уходя, выпил все компоты и прихватил не принадлежавший ему стул. Павлу на всю жизнь врезалось, как папочка вытянул из-под него стул, когда он сидел за уроками.

Отец был образованный, интеллигентный человек, но его подводили мелкость и большие запросы. Он хотел иметь больше, чем мог заработать. Его, Павла, тоже подвели запросы. Короче, пользу из неволи он начал извлекать с того, что сказал себе: хватит мечтать о больших деньгах и красивой жизни. Он как бы отрезал у себя это желание. Отрезал и выбросил.

Нуркенов знал, какие надежды возлагаются на Радаева и чем он рискует. Если работать на результат, то на этом можно голову сложить.

Спросил на прощанье, когда проводил до вахты:

– У тебя есть какие-нибудь соображения?

Павел покачал головой. В том-то и дело, что никакого плана действий у него не было. А если бы даже был, он бы не стал ничего говорить. Лучше делать, чем говорить, – это правило он усвоил давно.

13 июня 2006 год, вторник, полдень

Он гулял по областному центру, теряясь в избытке пространства. Удивлялся переменам: сколько новых иномарок, раньше ездили больше на подержанных. Сколько рекламных щитов, красивых фасадов домов! А какой воздух! Он устал от запахов неволи: пота, кислой капусты, нечистого дыхания окружающих.

Купил себе джинсы, рубашку, туфли. Волосы ему на всякий случай Нуркенов разрешил отрастить. (Сказал, совсем как парикмахерша Таня: «Обрастай».) Теперь он ничем не отличался от вольняшек. В салоне сотовой связи выбрал крутой мобильник. Только с этого момента почувствовал, что включается в жизнь.

Теперь не мешало бы отвести душу – хорошо поесть. Заказал в кафе лангет с картошкой фри. Пока блюдо готовили, выпил бутылку пива. С непривычки закружилась голова. Нет, первое время лучше вообще не пить. Мало ли какая может возникнуть ситуация. Он иногда слабо контролирует себя. Природное патологическое опьянение. Слабая печень плохо выводит яды из организма.

Полез в карман, пересчитал на всякий случай деньги. Глянул в прейскурант – глаза сошлись в пучок: 500 рублей! А ему еще торт покупать. Не идти же к Томилиным с пустыми руками.

А официантка, клюшка лет сорока, уже несет лангет.

– Нельзя заменить на котлету?

Клюшка мгновенно просекла, с кем имеет дело. Зазывно посмотрела в глаза.

– Можно заменить на сосиски, но не здесь. У меня сейчас перерыв.

Жила она за углом. Оставляла ночевать, другого такого голодного мужика у нее еще не было. Неожиданно расплакалась, положив голову ему на грудь.

– Ты чего? – удивился Павел, мыслями он был далеко, не здесь.

Клюшке хотелось сказать, что ей никогда еще не было так хорошо. Но что-то ее удерживало.

Радаев понял, что сейчас начнется лирика бальзаковского возраста, и заторопился на автобус.

13 июня 2006 года, вторник, вечер

Его родной Поволжск был в сорока минутах от областного центра. Здесь он, как ни странно, почувствовал себя совсем неуютно. Почему-то стало страшно встретить знакомых. Купил солнцезащитные очки, насадил на нос, замаскировался.