Суккуб

Аня подняла лицо. Отвернулась к окну. Там лето врывалось в Москву, завладевая улицами, деревьями, воздухом. Сегодня днем там бугай чуть не убил Урода. И вполне вероятно, что в произошедшем была и моя вина. Сегодня днем я сорвалась. Впервые за четыре года я повлияла на кого-то. Сегодня днем я поставила под удар все, над чем работала последние годы. И сегодня мне было абсолютно не до Лешки и его сердечных ран.

Тихо затворив за собой дверь, я вышла из комнаты. Обернувшись, уткнулась носом в Макса. Прижав своим телом к двери, он обнял мое лицо ладонью. Смотрел, грустно улыбаясь своими необыкновенными губами. И молчал. Опустив взгляд на кричащую оранжевую рожицу на футболке, я положила ладонь на его грудь и попыталась оттолкнуть. Погано. Очень погано.

По обе стороны коридора хаотично перемещались ребята и девчонки. Кто-то наблюдал странную сцену. Подняв взгляд на Макса, я попросила одними губами: отпусти. Мгновенно его лицо стало злым. Губы вытянулись в презрительную линию. Брови нахмурились. Сомкнувшиеся челюсти заиграли желваками. Я знала, о чем он думает. Знала, что думает обо мне. Я могла составить длинный список слов, которые проносились у него в голове. Но он промолчал. Больно сжав подбородок на прощанье, выпустил. Направляясь к лестнице, я слышала, как он заходит в нашу комнату. Без жалости, без сожаления. Солярка…

На лужайке остались капли крови. Под ними трава казалась изнасилованной. Вытоптанная, порванная, выдранная пучками, испачканная кровью, стонущая.

Теребя ремешок сумки, я медленно побрела в магазин. Здесь рядом.

Взяв пачку геркулеса, направилась к кассе. Открыв кошелек, уставилась на сторублевку. Подняла удивленный взгляд на кассиршу. Снова посмотрела на сторублевку. Я же покупала лекарства… У меня должны были остаться какие-то копейки. Только на геркулес…

Вынув бумажку, я задумалась. Может, Лешка заплатил? Нужно спросить. Обязательно нужно! Это не должно быть неконтролируемым! Ни в коем случае! Ни за что…

Зажав «Экстру» подмышкой, я пошла к институту. К зданию общаги. К Лешке.

Он был у себя в комнате. Один. Он сказал: «Да» на стук в дверь. Я не ожидала увидеть его таким. Не ожидала, что подруга-водка окажется более верной, чем друг-Макс. Не ожидала, что он вообще может быть… таким.

– Лида?

Показалось, что он должен быть злым. Очень злым. Но поднявшись, он просто свалился на колени, прижав меня к двери.

– Лидонька…

Как я не вовремя… Ой-ой-ой.. совсем-совсем не вовремя.

Задрав мне футболку, он целовал живот. Я отцепляла пальцы от себя, отталкивала ладонью его лоб.

– Леш, вчера в аптеке ты заплатил?

– Что?

Он спросил, потому что не слышал, не слушал и не собирался слушать.

– В аптеке. Ты заплатил?

– Что?

Я нащупала пальцами ручку двери. Он расстегнул верхнюю пуговку джинс и потянул в стороны. Я хватала его руки, стягивающие с меня штаны. Инстинктивно опустилась на пол, чтобы они оказались недоступны.

– Леша, перестань. Ты пьян, – говорила я односложно. – Перестань. В аптеке. Вчера. Ты платил за лекарства?

– Лида…

– Черт, – я выругалась, когда опустившись на пол, вместо того чтобы спрятаться, оказалась еще ближе. Руки были под футболкой. Губы легко смирились с отвернувшимся лицом и всосались в шею. Колени оказались подо мной. Он думал, что я пришла именно за этим. Потому что ему было плохо. Так сказала Анька. Так сказал Макс. Он молчал, но его молчание сказало достаточно. Скосив взгляд на пачку геркулеса, я сглотнула и откинула голову на дверь. Ну почему, почему?

Я подумала, я сказала: Леша, отодвинься.

Я смотрела на него: Успокойся.

Я поднялась на ноги, застегивая джинсы и поправляя лифчик: Поспи два часа.

Подняв геркулес, я пошла прочь.

Все не так. Все совсем-совсем не так!

Два дня я старательно избегала Лешку. Два дня я пыталась вспомнить, кто заплатил за лекарства. Два дня, как на иголках, я пыталась вспомнить случаи, когда могла бы срываться в течение прошедших четырех лет. Это значило бы, что я лишь поставила зеркало перед своей совестью. А сама делала, что и раньше. По мелочам. Без особых затрат…

Энергия в природе не возникает из ничего и не исчезает; она только может переходить из одной формы в другую, – это все, что мне оказалось нужным в двенадцать лет для понимания природы взаимодействия. Энергия нейтральна и безымянна. Она течет сквозь всех и циркулирует внутри каждого. Самый простой способ позаимствовать ее для своих целей – возбудить физическое желание. И это не плохо. Это как кровопускание. Как донорство. Как месячные. Когда уходит кровь, организм работает на компенсацию и обновление. Так я считала в двенадцать, в тринадцать, в четырнадцать, в пятнадцать, в шестнадцать лет. Сейчас я об этом не думаю…

Я обегала взглядом занятые компы и безразличные затылки. Я постукивала мыском по полу.

– Ты когда освободишь? – наклонилась к Галке.

– …После меня Миха занял, – ответила она, захлебнувшись.

– После кого никто не занял? – повысила я голос.

Ко мне обернулась пара безразличных лиц. Никто не ответил.