Это ее работа. Никто не увидит фотографии, где Лида беснуется, колотя свой телефон. Вытерев сопли, я уткнулась подбородком в кулак. На экране застыла мамина свадебная фотография, снабжавшая газетную вырезку. Какая же она красивая. Немыслимо красивая. Мама...
4.
Мне было двенадцать. В тот год пришли первые месячные, но не первые признаки сексуальности.
Я пришла домой из школы. Отчим сидел в комнате и смотрел телевизор. Он работал сутки через двое и в тот день отдыхал. Пройдя в комнату, я собиралась сделать уроки, чтобы вечером потусить во дворе.
Этот человек, ставший мужем мамы, был мне глубоко безразличен. Он существовал как прокладка между нами, и внимания с моей стороны не удостаивался. Мама была потрясающе красивой женщиной. Самой красивой на свете. Она была драгоценностью, наградой, призом за первое место в марафоне жизни. Я представить себе не могла, что отчим может желать кого-то, кроме нее. Это было немыслимо.
Когда я села за письменный стол и принялась за геометрию, он встал в проеме двери. Я услышала или почувствовала, но реагировать на него не собиралась. Через какое-то время он подошел к столу и начал наблюдать за тем, как я черчу решение задачи. Когда дотронулся до волос, я лишь одернула голову. Когда сжал кулак на хвосте и потянул назад – испугалась.
Он не пил. Только курил. Его прогорклый язык оказался у меня во рту в тот момент, когда я закричала. Оттолкнувшись ногами от ножки стола, я покатилась на кресле к окну. Резко. Он повалился на меня, потеряв равновесие. Я вскочила, сшибая его окончательно с ног, но сама полетела на пол. Он держал за лодыжку.
Тогда было тихо. Очень тихо. Все происходило в такой неестественной тишине, что только потом я обратила внимание на это. Сотни раз потом, тысячи раз потом – когда вспоминала. Врезав пяткой в глаз, я поднялась на карачки. Ватные ноги не слушались. Я хотела добежать до ванной и закрыться там до прихода мамы. Только об этом и думала. Закрыться в ванной. До прихода мамы.
Я не знаю в каком прыжке он меня достал. Так прыгают только дикие звери. С карачек – вперед – ухватил за ногу и потянул к себе.
Я молила, чтобы мама пришла сегодня раньше. Позже, когда я сотни раз вспоминала, тысячи раз вспоминала – я поняла, что это была первая полноценная запущенная мной программа. Потому что все, что произошло дальше – я видела и желала всем существом. Я отбивалась руками, ногами, лбом. Я видела огромный кухонный нож, которым мама стругала капусту на солянку. Я видела его в нем. Навсегда в нем. Чтобы он никогда уже. Никогда...
Мама пришла пораньше. Точнее принеслась, потому что была без сумки, без всего. Только с ключами.
После того, как я попала ногой по яйцам, он замер, жмурясь и прижимая мою шею к полу. Когда забрался снова, я уже не понимала что делать.
Он не успел. Ничего не успел, кроме как порвать на мне одежду, оставить пару синяков и смертельно напугать.
Когда он замер, я подумала, что передумал. Подняв взгляд, я уставилась в остекленевшие глаза и услышала хрип. Кровь изо рта теплой струей потекла мне на лоб. И тогда я закричала. Меня вырвало тут же.
Мама пятилась назад, безумно медленно поднимая руки к голове. Черты лица кривились. Губы расползались. Из закрывшихся глаз хлынули немые слезы.
Мы позвонили в «скорую». Со «скорой» приехала милиция. Маму арестовали. Ей ничего не угрожало. Я была уверена. Это была самооборона. Она защищала меня – свою дочь.
Мне рассказывали, что она выхватила пистолет еще в подъезде, на первом этаже. Нажала предохранитель и направила на сержанта. Они говорили ей, что ее наверняка оправдают. Молили, чтобы она успокоилась. Обещали, что все будет хорошо. Прижав дуло к подбородку, она выстрелила...
Позже, в сотый, в тысячный раз вспоминая, я понимала, что отчим заглотил весь неосознанный посыл моей формировавшейся натуры. И если разобрать все по полочкам, в обеих смертях была виновата только я. Это пришло позже. Намного позже. Когда я начала разбираться в происходящем вокруг. Когда обнаружила способность влиять на окружающих и выстраивать события.
Но с того дня любая человеческая особь мужского пола для меня стала лишь подзарядкой для тренировки своих способностей. Соляркой. До тех пор, пока маммолог не прописал секс...
Я планировала съездить в Самару на родительскую субботу, но присланная Марком газетная вырезка выбила из колеи. Собравшись в тот же день, мы полетели домой. Пусть весь мир подождет...
Сидя в ожидании рейса, я позвонила бабушке. Уже и не помню, когда мы виделись в последний раз.
- Я завтра буду у мамы. – Говорила я в трубку.
- Хорошо, девонька. Мы заберем вас. – Улыбалась бабуля на другом конце провода.
С двумя пересадками на чартерах я, в общем-то, даже, выспалась. Гриша дремала рядом, накрыв своей ладонью мою. В самолете наши розовые наручники могли породить некрасивые слухи. Любой повод хорош лишь тогда, когда он свеж. И этот повод случился прошедшей осенью.