Суккубус

Звук шагов… И тишина. Лишь тучи черные метаются по небу, да ветер бьется в окна, объявив войну теплу за ними… И снова голос:

– Брэдли?

– Я здесь, Ламия.

– Ты скучал по мне?

– Не больше, чем по тем, кого не знаю.

– Ах, Брэдли! – тень вздрогнула. – Прошу, не мучай же меня.

– Исчезни с глаз долой.

– Я отпустила Смита.

– Что с того, его не знал я.

– Он человеком был… Его спасла я и нашла любовь в глазах той девушки, что за него меня просила.

– Я не прошу.

– Но жизнь моя принадлежит тебе.

– Мне не нужна она.

– Но может быть, другим придется кстати?

– Ты не спаситель.

– Верно. Я служу тебе. Меня твой прадед создал, и служила я его гордыне, но ты другой. Понять пыталась долго я, что хочешь ты…

– Внизу есть женщина… Рак легких. Сможешь ты ее спасти?

– Смогу.

– Еще одна… Безумная…

– Ты жизни хочешь им иль смерти мне?

– Все понемногу.

– Вы люди странные…

– Так ты спасешь их?

– Да, но стоить это будет жизни мне.

– Тогда не жди.

– Не пожалеешь?

– Нет.

– Так больно понимать это.

– Ты просто демон.

– Да, – тень распадается. – А ты такой же, как и Брендс.

– Я не тщеславен.

– Нет. Твое тщеславие другое просто.

* * *

Кристин открыла двери.

– Ты? – спросил Маккейн.

– Не рад?

– Я видел мать свою, она сказала, что придешь ты.

– Я принесла одежду.

– Все так просто…

– Возьми.

– Дай руку.

– Я хочу сказать…

– Молчи! – целует в губы.

– Дай мне уйти.

– Ты хочешь?

– Нет.

Дрожат картины. Стекает краска с них, рисуя новый мир. Себила в нем средь персиков и буйства жизни.

– Я первой Евой стать могла бы, – говорит. – Но предпочла свою свободу, став гонимой.

Она обнажена. В глазах порок. Эдемский сад поет многоголосьем птичьим. Адам и Ева. Между ними спор. Он говорит: она служить должна ему. Она: с тобой равны мы. И улетает, к соглашенью не придя. Вослед ей ангелы летят и в Красном море вернуть пытаются. «Я не вернусь». «Тогда на Ад обречена отныне ты, страдать и сеять горе»…

Маккейн дрожит.

– Кристин, ты видишь?

– Нет.

Горят костры. Поют шумеры, воспевая демонов своих: Лилу, Ардат Лилит… Одна из них Себила… О ней традиции евреев: что она мужчиной овладеть помимо его воли может, родить детей ему. И потому Талмуд «Шабат» советует не ночевать одним им в доме… Адам и Ева в отлученье многих лет родили духов, дивов и лилит – здесь и Себила. А иудейский быт обрек Лилит вредительницей стать деторожденья. Как Ламашту. Считалось, что она у новорожденных кровь пьет, а Иова, назвал ее Саба – царица Змаргада… Но «Берешит рабба» сказал, что в прах она обращена была еще до сотворенья Евы. «Зогар» же уверяет: Самаэлева жена она и матерь демонов…

– Кристин, ты понимаешь?

– Нет.

– Легенды…

– Лишь то, что хочешь видеть ты.

– Возможно да.

– Давай уйдем.

– В тот мир?

– Здесь лишь картины.

– А как же моя мать?

– Она мертва. Но, если хочешь, я покажу тебе ее могилу.

– Правда?

– Да.

* * *

Когда двери в картинный зал открылись, Лаялс увидел за ними красную пустыню, невысокий холм и пять крестов под кроваво-красным небом. На одном из них висел Рем. На другом – Билли Брендс. На третьем Дэнни Маккейн.

– Твой крест ждет тебя, Лаялс, – сказал черный ворон.

И в этот момент адвокат увидел будущее. Пять крестов. Пять проклятых жизней. И на последних двух крестах висели он и Джейкоб Мак-кейн. И это был Ад. Их Ад, который они создали для себя сами.

* * *

Тело Кэтрин вздрогнуло. Изогнулось, словно в предсмертной агонии. Белая пена наполнила рот.

– Тормози! – заорал Кинг. – Тормози, черт бы тебя побрал!

Он выскочил из машины, открыл заднюю дверку.

– Кэтрин!

– У нее, наверное, припадок, – Вест помогал ему разжать ей рот. Ее зубы скрипели так сильно, словно кто-то включил кофемолку.

– Кэтрин!

Она затихла. Тело ее обмякло.

– Пульс ровный, – сказал Вест.

Кинг закурил.

– Я думал, она умрет, – признался он. – И знаешь, на какой-то момент мне показалось, что так оно будет лучше. Я имею в виду умереть, чем жить той жизнью, которая у нее была. Но когда… Когда она затихла. Я вспомнил Томаса. Вспомнил, как мы росли. И…

Кэтрин открыла глаза – голубые-голубые, как чистое небо.

– Что происходит?

– У тебя был припадок, – сказал брат.

– Припадок? Черт. Помню только, как уложила Томаса спать, вошла в спальню и… – она побледнела.

– Кэтрин?

– Мне приснилось, что я сошла с ума… – она посмотрела на Кинга, словно ожидая, что он рассмеется, но он не смеялся. – Клайд?

– Это был не сон, Кэтрин.

– Черт, – она закрыла глаза.

– Кэтрин?

– По-моему, я обмочилась.

* * *

Черное, словно медуза, испачканное кровью и слизью, оно лежало на руках Кэнди.

– Черт возьми! Это что, было во мне?! – она бросила омерзительный сгусток на пол и растоптала ногами. Дышалось легко и свободно. – Будь я проклята, Брэдли, но, похоже, твой странный дом вылечил меня!

– Это не дом, Кэнди…

Левий долго смотрел на него, дожидаясь ответов.

– Нет, святой отец. Пусть эта история останется со мной…

* * *

На старом кладбище было тихо. Молодые дубы шелестели листвой. Старая церковь обрушилась, но вход в нее вместе с дверным проемом странным образом продолжал стоять, и время от времени порывы ветра хлопали высохшей дверью. Маккейн, Лаялс, Кристин, Левий и Брэдли стояли возле могилы Барбары Локидж.