Суккубы

Между ног Милли торчала отвратительная пародия на мужской половой орган, прикреплённый ремнями к бёдрам медсестры. Энн было противно. Неудивительно, что член показался таким огромным — он и был огромным. Он был похож на миниатюрную ножку стола, отполированную до блеска, с закруглённой ручкой. Он был чёрным, блестящим. На резиновом стержне были даже прожилки.

— Не смотри так удивлённо, — сказала Милли. — Ты кончила, не так ли?

— Как… что… — пробормотала Энн.

Беглый взгляд показал ей комнату Милли, а не её и Мартина. Энн тут же натянула ночную рубашку и поползла обратно. Что она здесь делала?

— Да ладно, Энн, — сказала Милли. — Не притворяйся. Тебе понравилось.

— Я думала, что ты Мартин!

— Не выдумывай это дерьмо. Ты начала это. Ты пришла ко мне.

Было ли это так?

«Должно быть», — поняла Энн.

— Я была сбита с толку, я имею в виду, из-за того, что было раньше. Должно быть, я была дезориентирована.

— Дурь несусветная. Ты этого хотела, и ты это получила.

Ухмылка Милли напугала её не меньше, чем вид отвратительного чёрного фаллоса, который медсестра затем насмешливо погладила. Затем она коснулась своей вагины под основанием этой штуки. Энн с ещё бóльшим возмущением увидела, что резиновый пенис даже был укомплектован подобиями яичек. Груди Милли были меньше, чем у Энн, и несколько плоские, с большими продолговатыми коричневыми сосками. Концы сосков торчали, как круглые шпили.

— Хорошо, любовница, — сказала Милли. — Теперь моя очередь.

— Нет! Я… Это была ошибка!

Милли и слышать об этом не хотела. Она грубо толкнула Энн на спину, затем оседлала её и отстегнула пенис.

— Ложись, — приказала она.

Она положила руку на горло Энн, когда ползла по ней. Между её грудями был какой-то странный кулон, бледный камень на белой нитке. Милли накрыла своей вагиной лицо Энн, одно колено было у подмышки Энн, а другая ступня упёрлась в подушку.

— Милли… Нет…

Милли усмехнулась. Её лобок представлял собой большой светло-коричневый куст.

— Ты можешь лизать мою «киску» какое-то время, — сказала она, — а потом ты наденешь этот резиновый член и оттрахаешь меня до полусмерти. Ты слышишь меня, милая?

Энн больше не могла говорить; влагалище Милли шлёпнулось ей в рот. Рука схватила её за волосы спереди. Губы Энн сомкнулись.

«Меня насилует женщина», — подумала она, но не могла объяснить, что она чувствовала.

Она могла кричать или даже кусаться, но…

— Продолжай, — сказала Милли. — Лижи.

Лампа погасла. Косой розовый лунный свет освещал комнату и падал Энн прямо в глаза.

— Лижи.

Энн сглотнула.

— Я сказала, лижи её. Не притворяйся, что не хочешь.

Чего именно Энн не могла объяснить себе, так это того, что она действительно этого хотела.

Она колебалась. Розовый лунный свет струился в её глаза. Милли ещё немного опустилась, сев прямо на лицо Энн.

— Давай. Сделай это.

Энн почувствовала в себе освобождение, что-то в своей совести или духе. Её руки поднялись и погладили ягодицы Милли. Она вздохнула. В следующий момент она делала именно так, как приказала Милли.

* * *

— Вот дерьмо, — медленно пробормотал шериф Бард.

Тело Зака ​​лежало на полу, как сломанная кукла. У плинтуса блестела единственная гильза Remington двенадцатого калибра. У Зака ​​в груди была грубая мясистая дыра размером с кулак взрослого человека. Нимб крови окружил тело.

«Тарп», — понял Бард.

Он заметил, что дверь за комнатой могильщика открыта. Кто-то вырвал дерево вокруг затвора. Бард с осознанной неохотой шагнул за тёмный порог.

«О, дерьмо, чёрт возьми, дерьмо!»

Его фонарик заиграл в цирице.

«Осквернён», — подумал он.

Вот как они это увидят. Дольмен опрокинулся, несколько железных решёток треснули. Глиняная чаша лежала разбитая. Тарп даже пытался оторвать нихтмир от стены. Слава Богу, он потерпел неудачу.

Бард вытащил тело Зака ​​к своей машине. Город спал в темноте. Высокая живая изгородь скрыла его и его усилия. Зак был тем, кого полиция называла «бродягой»: бездельником, хулиганом. Барду было всё равно, что мальчик мёртв; не это беспокоило его сейчас до такой степени, что он чувствовал дрожь в животе. Для них убит был не уличный панк, а бригореккан. Они обратят внимание на этот факт и на осквернение их храма. На них напали. У них был знающий враг.

Бард прекрасно знал, что им это не понравится. Нет, им бы это совсем не понравилось.

* * *

На следующее утро Мартин виновато вошёл на кухню. Энн не отрывала глаз от своего апельсинового сока и булочки.

— Прости за прошлую ночь, — сказал он.

— Что ты имеешь в виду? — притворилась она, всё ещё не глядя на него.

— То что пришёл домой поздно, вернулся пьяным, — сказал он. — Я встретил некоторых парней в «Перекрёстке». Мы пили, разговаривали, и следующее, что я помню, это время закрытия. Ты знаешь, как это бывает.

— Нет, Мартин, я не знаю, как это бывает. Так почему бы тебе не рассказать мне?

— Давай чуть позже, Энн. Дай мне привести себя в порядок.

Наконец Энн подняла голову.

— Это не то, о чём идёт речь, и ты это знаешь.

Мартин выглядел растерянным.

— Почему ты так разозлилась? Это не преступление века, когда парень выпил слишком много пива с другими парнями и потерял счёт времени.

Энн хмыкнула.