Сулажин

– Раз у вас их много, возьмите еще одну и завяжите глаза себе. Теперь я буду спрашивать, а вы отвечайте. Хочу знать, что вы за человек!

– Вообще-то у нас так не заведено… – Глаза смотрели всё так же, не улыбались. – Обычно мои ученики говорят только о себе. Для людей в подобном психологическом состоянии это естественно. О моей жизни никто никогда меня не расспрашивал. И я не уверен, что мне это понравится… Ладно, можете задать один вопрос.

– Два!

– Хорошо, два.

И я уже знала какие. Подождала, пока он наденет повязку, и спросила:

– Вы сказали, в самом начале, что раньше занимались чем-то другим и несколько раз чуть не погибли. Что это была за работа?

– Я был профессиональным спасателем. С детства мечтал об этом. Помните, было такое стихотворение: «Ищут пожарные, ищет милиция». Вот и я хотел стать тем, кто спасает людей и не считает это чем-то особенным. Почти двадцать лет я спасал от смерти за зарплату и был доволен своей судьбой. Но однажды вдруг понял, что занимаюсь не тем. Потому что никого от смерти спасти нельзя, ни одного человека. Только на время. И вообще – от смерти не спасать надо, к ней нужно готовить. У меня обнаружилось к этому призвание. Второй вопрос?

Несколько минут назад, ничего не видя, глотая слезы, я чувствовала себя беспомощной и беззащитной, я была полностью подчинена голосу, который добивался от меня ответов. Сейчас роли переменились. Это он сидел передо мной слепой, ожидающий. Я могла безо всякого стеснения рассматривать его руки, шею, губы. Наклонившись, я снова вдохнула его запах – не спеша, с наслаждением.

– Почему вы молчите? Вам нехорошо? – спросил Олег (мысленно я уже называла его просто по имени) и потянулся снять повязку.

Я остановила его руку. Прикосновение еще больше взволновало меня.

– Второй вопрос. Кто была та женщина, зашедшая попрощаться?

– Одна из тех, кого я приготовил.

– И всё?

– И всё.

«Однажды – скоро – я так же зайду сюда, попрощаюсь и уйду», – подумала я. И всё мое возбуждение пропало. Это были фантомные боли. Тоска по ампутированной жизни.

– Можно снять? – Голос у Громова стал какой-то другой. Неуверенный. И лицо уже не было неподвижным – углы рта подрагивали. – Наше время заканчивается. А мне хочется на вас еще посмотреть…

– Зачем?

Он сдернул повязку.

– Как зачем? – Глаза шарили по моему лицу. – Вы же сами говорили, что привыкли к взглядам. При всех пялиться на вас было неприлично. Потом мы сидели с закрытыми глазами. Потом вы прикрылись повязкой. Потом то же сделал я…

Женское, ампутированное опять заныло, засаднило. Я сидела и поворачивала лицо то чуть влево, то чуть вправо – подставляла его взгляду, как лучам солнца. И коже делалось теплей. По-моему, даже румянец проступил.

Надо же, за эти ужасные дни я совсем забыла одно из главных удовольствий жизни – чувствовать, как тобой любуются. Здесь есть маленький секрет: ни в коем случае нельзя самой смотреть на мужчину. Гораздо приятней воображать, с каким именно выражением он на тебя смотрит.

– Ужасно… – пробормотал Олег. – Как это ужасно!

Я вздрогнула.

– Что?

Он прикрыл ладонью глаза и лоб.

– Извините. Извините.

Мне говорили комплименты миллион раз, но никогда в такой форме.

– Вы не должны так говорить! Это жестоко! – Я разревелась. – Зачем, зачем?

– Не должен, сорвалось… Просто вы очень красивая. Пожалуйста, простите!

– Краси-ивая, – выла я. – Краси-ивая… Как кукла, да? Но кукла сломалась, теперь ее выкинут на помойку.

– Это не помойка! – закричал Олег – и осекся. – Извините… Черт, вы как-то странно на меня действуете. Я сегодня не в форме.

– Я тоже, – прогундосила я. – Давайте завязывать. Пойду.

Шмыгая носом, подхватила сумку и пошла к двери.

– До свидания, – сказал Громов вслед. – Вы завтра придете?

Ничего я ему не ответила.

Нужно было покурить. Срочно.

На тридцатилетие я сделала себе подарок – отказалась от табака, потому что от него портится цвет лица и желтеют зубы. А теперь снова закурила. Одна из маленьких радостей кошмара, в который превратилась моя жизнь. Как в кино: приговоренному перед казнью разрешается выкурить сигарету.

Я стояла во дворе, у входа в полуподвал, смотрела на черный прямоугольник неба, зажатый между крыш, а на освещенные окна не смотрела. Чернота действовала на меня успокаивающе. Вот они, настоящие подготовительные курсы к смерти: глазеть на ночное небо, представлять себе бескрайний мертвый космос, сознавать малозначительность того, что меня ожидает.

Недокуренная сигарета, как маленькая падающая звезда, полетела в сторону. Перед тем как уйти, я еще раз поглядела вверх.

И был мне голос – глухой, прерывающийся. Он сказал:

– Погодите.

Это был голос Громова.

Я вздрогнула, не сразу сообразив, что голос доносится из динамика. Громов подглядывал через камеру видеонаблюдения, как я курю.

– Вы на машине?

– Нет…

– А куда едете?

Я сказала.

– Минутку подождете? Я вас подвезу.

Нам по дороге? Это известие меня почему-то поразило. Первое, что я сделала, автоматически – встала под лампой и посмотрелась в зеркальце. Нечего сказать, красавица: глаза распухли, под ними круги. И нос, кажется, красный. Хотя в машине будет не видно. И вообще глупости.