Сулейман. Я выбрал тебя (СИ)

Нормальной улыбкой человека, принявшего окончательное решение и оттого счастливого.

– Не понял…

– Ну, вспомни, вчера Серега назвал меня стервой, и ты согласился. Так вот… я подумала и тоже с вами согласна.

– Маш, ты чего? – Кравцов что-то начинает подозревать. – Обиделась что ли?

– Не-а, наоборот, благодарна твоему приятелю, что глаза открыл.

– Слушай, Прохорова, заканчивай выносить мозг и лучше сделай чай. Попросил же.

– Так я и заканчиваю, Вадь, – вновь хмыкаю. – Я – стерва. Так? Так! Поэтому… буду соответствовать.

– Говори по-русски, а?

– Все просто, Кравцов, Я УСТАЛА быть НЕСТЕРВОЙ. Поэтому предлагаю нам расстаться.

– Чего?

– Я хочу пожить отдельно, – и прежде чем прифигевший от моей наглости и совсем забывший, что собирался бриться, мужчина спрашивает: «Зачем?», поясняю, – чтобы понять, что в нашей паре было не так. И осталось ли то, что хочу вернуть, и за что стоит бороться.

– Дура что ли? Ты чего несешь? – делает свои выводы мой молодой человек.

Хотя в том, что «мой», уже вообще не уверена.

– Ты из-за наших гостей что ли взбесилась? – находит свое объяснение моей дурости Вадим. – Так кто виноват, что это, – взмахивает экспрессивно рукой, – не квартира, а жопердулина какая-то. Да в ней не знаешь, как разместиться, когда люди приходят! Всего одна комната, в которой нормально не повернешься, обязательно что-нибудь да заденешь. А кухня разве есть? Одно название, да и только. Вот ты тут расселась со своей фигней и всё, мне ни пройти, ни проехать к плите, а я всего лишь хотел позавтракать.

По поводу гостей, особенно «наших» проглатываю, а вот ни заступиться за квартиру, оставшуюся от дедушки с бабушкой, не могу.

– Это нормальная квартира, Вадим. Пусть небольшая, зато своя-собственная.

– Да какая нормальная, если ты мне из-за нее тупой скандал закатываешь? Мать тебе давно говорит, что ее продать надо, скинуться и взять что-нибудь получше. Но тебе и так хорошо. Самая умная, – перескакивает на любимого конька Кравцов.

Ага, помню я тот разговор с его мамой, моей не-свекровью, когда та знакомиться приходила.

Алла Борисовна неторопливо обошла всю небольшую территорию, осмотрела, как она, наверное, думала, нечитаемым, а на самом деле критичным взглядом, а потом предложила:

– Маша, я думаю, если ее продать, и вам с Вадичкой скинуться, скажем, тысяч по пятьсот, то что-то нормальное вполне сможете себе купить.

Что самое интересное, больше прибила не ее идея покупки «напополам», а убойное «Вадичка». Как впоследствии оказалось, Кравцова так сына называла с рождения и привычкам изменять не планировала.

– Вадим, я тебе про нас говорю, а не про свою квартиру. Услышь меня, пожалуйста, – качаю головой, потому что мои слова попусту игнорируют.

– Ах, вот ты как заговорила? Твоя, значит? Может, еще вещи делить начнем или продукты? Хочешь сказать, я на твоей шее сижу? Да ты в своем комитете копейки зарабатываешь! А я вкалываю по двенадцать часов в сутки в сервисе, чтобы бабло иметь, и постоянно на ногах, не то что ты, на ж… заднице сидя.

В последний момент Кравцов все же притормаживает и решает не оскорблять мою пятую точку словом «ж..па». Вот только я тоже имею пределы терпения, и сейчас очень напоминаю пароварку…

– И куда твоя безразмерная зарплата девается? – складываю руки на груди, откидываясь на спинку стула. – Что-то не припомню, когда ты в последний раз в магазин ходил. За тем же хлебом или молоком. Или… постой… – глумлюсь в открытую, – кажется, догадалась. Вчера и ходил. За пивом и чипсами. С Мельниковым. Правильно? А все остальное, наверное, на квартиру копишь? Да, милый?

– Да ты… – Вадим сжимает кулаки, краснея лицом.

Делает шаг ко мне, но я не пасую, лишь вздергиваю подбородок и прищуриваю глаза. Сама себе напоминаю агрессивную кошку с выгнутой спиной. Потому что знаю: терплю обычно долго, но, если довели, становлюсь неуправляемой. Могу и сковородкой огреть.

– Стерва? – подсказываю и киваю: давай, мол, соглашайся.

– Натуральная! – психует Вадим.

Вертит головой влево-вправо, хватает с вешалки полотенце, резкими движения вытирает так и не побритый подбородок, швыряет использованную ткань куда-то внутрь ванной, захлопывает с грохотом дверь и уносится в комнату.

Сижу, жду.

До слуха долетают хлопки дверец шкафчиков, «вжик» молнии на спортивной сумке, с которой Кравцов ходит в спортзал, звяканье мелочёвки, вынимаемой из плетеной корзины на комоде, топот ног в одну сторону, потом в другую, шорох проехавшего по ламинату журнального столика, тихий мат по поводу габаритов «жопердулины».

Выбегает.

– Знаешь, что? – шипит, вздергивая подбородок, и со злостью закидывает спортивную сумку на плечо. Но та не поддается и из раза в раз съезжает, задевая стену узкого коридора.

Прикусываю щеку изнутри, чтобы не улыбнуться, потому что образ гордого мачо плывет и сильно смахивает на карикатуру обиженного дитяти.

– Когда ты поймешь, что не права, первая позвонишь и извинишься! Ясно? – цедит сквозь зубы и тыкает в мою сторону пальцем.

Психуя, со второй попытки засовывает ноги в кроссы, хватает с вешалки куртку и, даже не надевая, выскакивает из квартиры.

Хлопок двери.