П о м п е й. В Риме, разумеется. Ты ничего не замечаешь?
К р а с с. Замечаю. И что с того?
П о м п е й (
К р а с с. Не понимаю. Если ты намекаешь на меня?..
П о м п е й (
К р а с с (
П о м п е й. Вот как!
К р а с с. Если враги отечества бегут? Если они бросают свое имущество? На основании закона…
П о м п е й (
К р а с с (
П о м п е й. Ты предашь меня, что ли?
К р а с с (
П о м п е й (
К р а с с. Я тебя люблю, Помпей. Любя, даю совет…
П о м п е й. Я знаю его: не горячись, не повышай голоса, сиди в собственном дерьме и не пищи!
К р а с с (
П о м п е й (
К р а с с (
П о м п е й. Что же тогда?
К р а с с. Я поговорю с Суллой. И полагаю, что вскоре сможешь переехать во дворец. Или продать по сходной цене.
П о м п е й (
К р а с с (
П о м п е й. От всего сердца?
К р а с с. Да.
П о м п е й. И тебя не мучает совесть?
К р а с с. Нет.
П о м п е й. Значит, набрать в рот воды и молчать?
К р а с с (
П о м п е й. Налей, скорее налей!.. Это невозможно!
К р а с с (
П о м п е й. И ты говоришь об этом без волнения?
К р а с с. Даже с улыбкой. Наливая вино. Вот так.
П о м п е й. О!
К р а с с. Ах, молодость, молодость!.. Твое здоровье! За твой новый дворец! И новое имение! (
П о м п е й (
К р а с с (
7
– О великий!
Эпикед стоит в дверях. Он просит разрешения войти в таблинум. Как всегда, слуга подтянут, строг, бережет улыбку.
– Входи, входи, Эпикед.
Слуга шагает по коврам. Неслышно. Как кошка. Как тигр азиатский.
– Слушаю. Эпикед говорит:
– Все судачат о твоей женитьбе, о великий.
– Хают меня?
Это остийское выражение, которое больше приличествует морякам, чем римскому патрицию, режет слух у тонко воспитанного Эпикеда.
– Да, хают!
– Кто?
– Твои недруги. Говорят, что это брак по расчету.
– Разве в Цецилию нельзя влюбиться? – Сулла поднимает кверху левую бровь.
Эпикед согласен с господином: вполне можно влюбиться!
– Так чего же им надо? При чем здесь расчет?
– Они намекают, о великий, на ее отца. Великого понтифика.
Сулла откидывается на спинку кресла:
– Разве для великого понтифика не лестно иметь такого зятя? Говорили: у Цецилии не будет детей. А она уже беременна.
Эпикед непроницаем. У него только новости. И он старается не комментировать их. Его дело сообщать. А господин пусть сам разбирается.
– Это все, Эпикед?
– Нет.
– Что же еще?
– О великий! Я хочу обратить твое внимание на некоего центуриона. Бывшего гладиатора. Он недавно, благодаря твоей милости, поселился в особняке недалеко от цирка Максима.
– Зачем он мне?
Сулла пытается угадать хитроумный замысел слуги. Какой-то центурион… Благодаря его милости… Особняк… Ну и что?
Слуга молчит. Разве не все ясно? Неужели непременно ткнуть пальцем? Намека мало, значит?
– О великий! Он предан тебе.
– И что же?
– Безгранично.
– Та-ак.
– О великий! Всем обязан тебе. Он очень сильный. Беззаветно преданный. Когда он слышит твое имя, – он перестает мыслить. Он только ждет приказа.
– А-а-а!
– О великий! Может, я косноязычный?
– Нет, Эпикед.
Сулла погрыз ноготь.
– Где этот центурион? Как его звать?
– Крисп, о великий! Он окажется возле твоего величия, когда ты пожелаешь. В любую минуту… Мне кажется, что свет не сошелся клином на Дециме…
Кажется, Сулла кое-что улавливает…
– Верно, не сошелся.
– А то ведь человек может и воспарить…
– Как это воспарить?
– Голову потерять.
– Может, Эпикед.