Читаем Сулла полностью

Законы об ограничении показной роскоши богачей издавались в Риме и раньше, и потом, но всегда без особого успеха. Но когда дело дошло до простых людей, все сработало безотказно. Диктатор отменил продажу хлеба беднякам по сниженной цене, введенную еще при Гае Гракхе (Саллюстий. История. I. 55. 11). Это было, пожалуй, наиболее ненавистное нобилям из новшеств Гая наряду с передачей судов присяжных всадникам. Теперь и эту «занозу» извлекли — очевидно, под предлогом заботы о стабилизации финансов;[1333] заметим, что марианцы, также столкнувшиеся с нехваткой средств, на подобные меры экономии не пошли. Совсем недавно, во время войны, низы города страдали от трудностей с подвозом продовольствия, а теперь их и вовсе оставляли ни с чем. Иногда, пытаясь оправдать Суллу, указывают, что он затеял грандиозное строительство (см. ниже), которое дало многим беднякам возможность заработать.[1334] Но в строительстве могло принять участие заведомо меньше людей, чем тех, кто прежде покупал хлеб по льготной цене. Римская беднота вряд ли была в восторге от хлебной «реформы», но ни о каких волнениях в ее среде неизвестно. Сулла уже не раз наглядно продемонстрировал, что с ним шутки плохи, и просить у него огня, как говорилось в рассказанной им басне, желающих не нашлось.

В отношении финансов была принята и другая мера. Некоторые общины, прежде не платившие дань и пользовавшиеся автономией, утратили теперь эти привилегии. Другие, напротив, смогли освободиться от податей, но за соответствующую сумму — вероятно, немалую. Впоследствии, правда, сенат после смерти Суллы вернул их к прежнему положению {Цицерон. Об обязанностях. III. 87; Annum. ГВ. I. 102. 475).

При решении долгового вопроса Сулла решил идти по пути инфляции и тем облегчить положение должников (прежде всего нобилей).[1335] Особым постановлением он узаконил обращение монеты с пониженным содержанием серебра (Павел. Сентенции. V. 25. I).[1336] Остался в силе закон Валерия Флакка 86 года, значительно облегчавший уплату долгов.[1337] Конечно, такая политика была выгодна многим нобилям, на которых наседали кредиторы. Однако от долгов страдали и крестьяне. А те, кто получал жалованье порченой монетой, могли лишь сетовать на изменчивость финансового законодательства.

Надо было еще позаботиться о солдатах — главной опоре Суллы. Если Марию пришлось вступить в союз с Сатурнином, чтобы провести в жизнь закон о наделении своих ветеранов землей, то его противнику ничего подобного не требовалось. Он был диктатором деюре и дефакто, и уже этого хватало, чтобы решить вопрос. Воины Мария селились гдето на окраинах империи, Сулла же мог позволить себе наделить своих воинов землей в самой Италии, благо многие ее общины оказали сопротивление и заслужили кару. На конфискованных у них землях начали водворяться солдаты и офицеры победившей армии — примерно 120 тысяч человек (Аппиан. ГВ. I. 96. 448; 100. 470; 104. 489).[1338]

Наиболее активно колонизовались Кампания (Помпеи, Нола, Капуя, Галатия и др.), Этрурия (Волатерры, Флоренция, Клузий, Арреций и др.), Умбрия (Сполеций, Интерамна, Тудер, Америя), Лаций (Ариция, Пренесте, Бовиан, Тускул, Гавис и др.). Одна колония, Алерия, была выведена за пределы Италии — на Корсику.[1339] Аппиан пишет, что ветераны получили большие наделы (ГВ. I. 104. 489), но сколько именно, мы не знаем. Предполагается, что величина участков колебалась от 10 до 100 югеров в зависимости от ранга и длительности службы.[1340]

Любопытно, что Самний и Лукания, активно сопротивлявшиеся Сулле, колонизации не подверглись.[1341] Почему — понятно. Эти области не отличались плодородием, к тому же были страшно разорены в ходе Союзнической и гражданской войн, а их население сильно уменьшилось. Найти среди местных жителей батраков было бы нелегко, да и те, что согласился бы стать ими, вряд ли как следует трудились бы на своих поработителей. А многие ушли бы в горы и нападали бы на хозяйства ветеранов. Куда лучше ветераны чувствовали себя на плодородных землях Этрурии или Кампании.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

14-я танковая дивизия. 1940-1945
14-я танковая дивизия. 1940-1945

История 14-й танковой дивизии вермахта написана ее ветераном Рольфом Грамсом, бывшим командиром 64-го мотоциклетного батальона, входившего в состав дивизии.14-я танковая дивизия была сформирована в Дрездене 15 августа 1940 г. Боевое крещение получила во время похода в Югославию в апреле 1941 г. Затем она была переброшена в Польшу и участвовала во вторжении в Советский Союз. Дивизия с боями прошла от Буга до Дона, завершив кампанию 1941 г. на рубежах знаменитого Миус-фронта. В 1942 г. 14-я танковая дивизия приняла активное участие в летнем наступлении вермахта на южном участке Восточного фронта и в Сталинградской битве. В составе 51-го армейского корпуса 6-й армии она вела ожесточенные бои в Сталинграде, попала в окружение и в январе 1943 г. прекратила свое существование вместе со всеми войсками фельдмаршала Паулюса. Командир 14-й танковой дивизии генерал-майор Латтман и большинство его подчиненных попали в плен.Летом 1943 г. во Франции дивизия была сформирована вторично. В нее были включены и те подразделения «старой» 14-й танковой дивизии, которые сумели избежать гибели в Сталинградском котле. Соединение вскоре снова перебросили на Украину, где оно вело бои в районе Кривого Рога, Кировограда и Черкасс. Неся тяжелые потери, дивизия отступила в Молдавию, а затем в Румынию. Последовательно вырвавшись из нескольких советских котлов, летом 1944 г. дивизия была переброшена в Курляндию на помощь группе армий «Север». Она приняла самое активное участие во всех шести Курляндских сражениях, получив заслуженное прозвище «Курляндская пожарная команда». Весной 1945 г. некоторые подразделения дивизии были эвакуированы морем в Германию, но главные ее силы попали в советский плен. На этом закончилась история одной из наиболее боеспособных танковых дивизий вермахта.Книга основана на широком документальном материале и воспоминаниях бывших сослуживцев автора.

Рольф Грамс

Биографии и Мемуары / Военная история / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное