Сулла

Сулла поспешил к своей армии в Кампании, где догорали последние очаги Союзнической войны. Его легионы осаждали непокорную Нолу, когдато оказавшуюся неприступной для Ганнибала; штабквартира этих войск находилась в Капуе, куда и прибыл ее командующий (Аппиан. ТВ. I. 56. 248).[785] Он созвал воинов на сходку и произнес перед ними подстрекательскую речь. Консул обличал Мария и Сульпиция, которые силой провели в народном собрании законопроект о лишении его руководства армией и тем самым совершили беззаконие в отношении его, консула, высшего магистрата Республики; пострадала его dignitas, достоинство римского аристократа. Но самое главное — Марий наверняка наберет армию для войны с Митридатом из своих ветеранов, и именно им, а не солдатам Суллы достанутся слава и добыча.[786] Как показали последующие события, Сулла лгал, но мог ли он быть уверен, что разговоры о беззакониях произведут на его воинов должное впечатление и что они пойдут за ним на Рим? А вот перспектива остаться без добычи в не такой уж сложной, как казалось, кампании против понтийцев — это совсем другое дело.[787] Неудивительно, что легионеры криками выразили поддержку своему полководцу и потребовали вести их на Рим (Аппиан. ГВ. I. 57. 250–252).

Вскоре из Рима прибыли военные трибуны, которые должны были передать армию под командование Мария, предварительно отстранив Суллу. Однако трибунов ожидала печальная участь — разъяренные солдаты побили их камнями.[788] Их кровь стала доказательством преданности сулланских воинов своему императору. Как видим, «опыт» с Альбином, безнаказанно убитым в предыдущем году, не прошел даром.[789] Но почему с прибытием трибунов мятеж не прекратился? Ведь стало ясно, что легионеров Суллы не заменят ветеранами Мария, так что бояться было нечего. Однако все не так просто. Марий мог чуть позже заменить сулланских центурионов на своих собственных.[790] Центурионам Суллы это, естественно, не понравилось бы. А именно они держали в руках армию[791] и, надо думать, настроили подчиненных соответствующим образом. Им достаточно было указать, что Марий, в отличие от их собственного командующего, любит строгую дисциплину. С ветеранами Суллы он уж конечно церемониться не будет, напротив, не откажет себе в удовольствии покуражиться над ними — его тяжелый нрав всем известен. А вдруг он не отдаст им на разграбление города Азии? Позаботится ли он, чтобы им после войны дали землю, как он добился того в свое время для собственных солдат?[792] Словом, причин опасаться Мария у воинов Суллы хватало.[793]

Тем временем находившийся при войске прорицатель Гай Постумий — тот самый, что предсказал победу под Нолой, — принес жертвы и, если верить Плутарху (то есть, очевидно, мемуарам Суллы),[794] объявил: пустьде его держат связанным до сражения, а если Сулла не добьется успеха, казнят — настолько очевидно жертвы говорили о грядущей победе консула.[795] Горевшие ненавистью легионы начали марш на Рим.[796] Если о раздумьях Цезаря на берегу Рубикона рассказывали многие,[797] но не он сам, то с Суллой получилось наоборот — кроме как от него, мы ни от кого не слышим о его сомнениях. Скорее всего, это рисовка мемуариста.[798] Не произнося никаких исторических фраз вроде «жребий брошен»[799] и явно не испытывая особых колебаний, он двинул войска на Вечный город. Правда, высшие офицеры, за исключением одного квестора,[800] покинули Суллу и отбыли в Рим — они не могли не понимать, что последний совершает беззаконие еще большее, чем его враги. Это означало неминуемое унижение сената, авторитет которого в глазах большинства нобилей стоял еще высоко — они сами и их родственники входили в его состав или собирались попасть туда. Да и вообще «нестандартность» действий Суллы пугала их. Его же самого уход почти всех высших офицеров не остановил и решения идти на Рим не изменил.[801] К тому же его действия одобрил коллега по консулату, Квинт Помпеи Руф[802] — очевидно, не только в силу родственных отношений, но и из желания отомстить за смерть сына от рук людей Мария и Сульпиция.

Узнав о случившемся, перепуганный сенат выслал навстречу легионам Суллы преторов Марка Юния Брута и Сервилия (Плутарх. Сулла. 9.3). Согласно Аппиану, преторы спросили,[803] для чего консул идет на Рим. Тот отвечал, что собирается избавить родину от тиранов (ГВ. I. 57. 254) — ведь Сульпиций и Марий учинили произвол на улицах Рима и силой заставили народное собрание принять угодные им законы. Воины осыпали преторов градом оскорблений, сорвали с них тоги и сломали фасции (пучки розог с воткнутыми в них топорами) — знаки их власти (Плутарх. Сулла. 9.4).[804] Командующий и не подумал вмешаться и не вынес солдатам хотя бы словесного порицания.