— Слышишь? — прошептал Никербокер. — Слышишь? Залпы с моря…Это пушки на кораблях, они просят помощи! — Он схватил меня за руку. — Скорее в Баттери-парк! Им нужна подмога, без нас…. — Никербокер неловко откинулся на спинку стула, и выражение его лица снова изменилось: очевидно, тревожное видение исчезло. — О чем я говорил? Ах да… Это старый бренди весьма редкого сорта, по доллару за порцию. Его держат специально для меня! Я здесь личность известная! — добавил он с прежним маразматическим бахвальством. — Меня все официанты знают. Стоит войти в ресторан, метрдотель кланяется, он всегда место для меня бережет. Ну, попробуй этот бренди, и поедем по театрам!
Тем не менее, полностью сосредоточиться на происходящем вокруг моему спутнику никак не удавалось: во взгляде по-прежнему читалась рассеянность.
Вот он склонился над моим ухом и вкрадчивым шепотом спросил:
— Я сейчас с собой разговаривал? Да, боюсь, так и было. Скажу откровенно: с недавних пор периодически возникает странное ощущение, будто что-то происходит, но что именно, определить не могу. Порой кажется, — Никербокер отчаянно симулировал старческий маразм, — я бездарно прожигаю жизнь! Поди пойми… Только факт остается фактом, — он снова посерьезнел, — иногда чувствую: что-то происходит, что-то надвигается.
— Никербокер, — твердо начал я, — Папаша Никербокер, разве вы не знаете: кое-что действительно происходит. На сегодняшний вечер, который мы с вами проводим в этом царстве излишеств и изобилия, запланировано выступление президента США перед Конгрессом о важнейшей миссии, которая…
Увы, меня не слушали. Взяв со стола бокал с коктейлем, Никербокер похотливо разглядывал танцующих на сцене девиц.
— Только посмотри на нее! — торопливо перебил меня он. — Вот на ту, последнюю в ряду… Ну, как она тебе? Фея, чаровница… — Никербокер осекся, потому что в эту самую минуту мы услышали шум: он доносился из конца улицы, но быстро приближался. Мой спутник тоже его уловил, тотчас сел прямо и, приложив руку к уху, обратился в слух. — Это на Бродвее! — проговорил он. — Слышишь? Что это за звук? Я и раньше его слышал! За два века я слышал все бродвейские звуки! Только что это? Кажется, узнаю!
Топот и разноголосые крики звучали все громче и отчетливее. Посетители ресторана повернулись к окнам и обратились в слух. Оркестр перестал играть. Едва официанты раздвинули тяжелые шторы, все как по команде бросились к окнам, дабы увидеть, в чем дело. Папаша Никербокер поднялся со своего места, но смотрел не на улицу, а в пустоту, точно у него снова случилось видение.
— Узнаю этот звук! — вскричал он. — Да, все было именно так… Видишь, видишь их? Это же массачусетские солдаты, они на юг, на войну спешат! Слышишь бой барабанов и визг дудок? Северяне идут первыми. Шестьдесят лет назад я видел их на этом самом месте… — Никербокер замер, воздев руки к потолку, и тут его лицо просветлело. — Теперь понимаю, понимаю, в чем дело! Вот почему меня тревожили эти звуки, эти пушечные залпы с моря и молящие о помощи голоса! Теперь я понимаю, в чем дело! Дело, сударь мой, в том, что…
Договорить помешал громкий вопль. Он прорвался сквозь окна и двери, эхом разнося по залу одно единственное слово «Война! Война!» «Президент объявил войну!»
— Война! — закричал Папаша Никербокер, выпрямил спину и расправил плечи. Величественный, суровый, он огласил громоподобным голосом обеденный зал. — Война! Война! Все по местам, живо! Хватит роскоши! Довольно блеска и излишеств! К черту размалеванных женщин и никчемных мужчин! Все по местам! В Баттери-парк, скорее! К оружию! В бой! За Америку! За Нью-Йорк! За наш Нью-Йорк…
Тут я проснулся. Сон развеялся, однако в ушах эхом раздавалось «Нью-Йорк! Нью-Йорк!» Я по-прежнему сидел в вагоне с раскрытой книгой на коленях. Поезд прибыл на вокзал и носильщики, заглядывая в вагон, кричали: «Нью-Йорк! Нью-Йорк!»
Вокруг шумел и суетился большой вокзал, но все остальные звуки заглушал крик мальчишек, продающих газеты: «Война! Война! Президент объявил войну!»
Я понял: великая нация, отбросив лень и роскошь, готовится к борьбе за свободу и равенство во всем мире.
III. Пророк среди нас
Непререкаемый Авторитет оглядел свою «аудиторию» — завсегдатаев клуба, рассевшихся вокруг него. Он рассказывал, нет, только собирался рассказать нам об исходе войны. Мы, глубоко и искренне заинтересованные, жадно ловили каждое его слово. Медленно, но мы все-таки начинали понимать, в чем суть.
— Я очень сомневаюсь, что Даунинг-стрит осознает, какое огромное влияние имеет набережная д’Орсе на Илдыз-киоск, — вещал Непререкаемый Авторитет.
— И я тоже, — признался я. — А в чем оно заключается?
Увы, мой вопрос остался неуслышанным.
— Следует помнить, — продолжал Непререкаемый Авторитет, — что Вильгельмштрассе для Илдыз-киоска — уже вчерашний день.
— Точно, — согласился я.
— Разумеется, Бальхаусплатц — другое дело.
— Совсем другое, — поддакнул я.
— И не стоит забывать, что Бальхаусплатц может значительно отдалиться от Квиринала, если пойдет на сближение с Ватиканом!