Сумасшедший репортер

— У-у, вспомнил! Чтоб тебе на том свете бесы хлеба не давали! — начала браниться было старуха, но, встретившись с тяжелым взглядом черноглазого старика, осеклась и, уже по-бабьи всхлипывая, запричитала. — Сидит себе, сердешный. Исхудал весь, на старичка стал похож, — не выдержав, старуха опять принялась кричать. — Ты что, ирод, решил ребенка голодом заморить?!

— Что ты гонишь, старая?! Я консервов тебе оставил сколько, чипсов!

— Вот и жри свои чипси! — смешно выговаривая «чипсы» через «и», наседала на «батько» отважная старуха. — А ребенку молочную вермишельку надо сварить!

— Ладно, разберемся, кому вермишель, а кому — петлю на шею! — поморщился «батько». — Веди вот этих на чердак да побыстрей поворачивайся!

— У-у, раскомандовался, лесной черт! — фыркнула старуха, но, цепко схватив за локоть Шубина, повела его к деревянной лестнице, снаружи поднимавшейся к чердачному окну. В первый момент Андрей Васильевич хотел было оттолкнуть от себя старуху, но стоявший рядом с ним Радик выхватил из-за пояса пистолет (точь-в-точь такой же, какой «батько» дал хлопцу) и уперся им в спину Шубина, чуть ниже его левой лопатки.

Шубин вынужден был повиноваться. За директором поплелись с хмурым видом Генка и Безсонов. Вдруг Радик нагнал Генку и отобрал ключи от машины: «Теперь тебе, дядя, ключи от рая будут нужны!»

Подождав, пока Безсонов, последним поднимавшийся на чердак, шагнул в его нутро, «батько» вошел в сени большой и когда-то, по всей видимости, крепкой хаты.

На чердаке остро пахло слежавшимся сеном. Его было много, в полумраке высокого чердака сено напоминало чью-то огромную отрезанную седую бороду. Старуха подняла с пола вилы и, пробормотав: «От греха подальше!» — прижала к груди их черную рукоять.

Шубин устало опустился в сено и закрыл лицо руками. Генка, ковыряясь в носу, смотрел в маленькое слуховое оконце: Радик отгонял «мерседес» куда-то за левый край хаты.

— Вот сволочь! Ноги оторвать ему мало!

— Почему ноги? — удивился Женька. — Он же ручками твой «мерс» уводит?

— Про его ручки-дрючки я, вообще, молчу! — Генка зло плюнул в окно.

— Не плюй в окно, сынок! Оно как колодец. Свет в нем божий плещется и воздух, которым дышит сердце людское, — сказала вдруг старуха. Она оглядела трех пленников и тихо вздохнула. — Ну что, сынки, будете здесь жить. Хоть и не знаю, сколько отмерил вам Ульян…

— Ульян?.. Того старого мафиози зовут Ульян?! — Безсонов подскочил к старухе и попытался заглянуть ей в глаза. Старуха встала у открытой двери на чердак. Солнце ясно освещало ее древнее лицо и глаза цвета спитого компота из сухофруктов.

— Бабушка, вы знаете этого темного старика? — не унимался Безсонов.

— А то как же! — горько усмехнулась старуха. — Это ж мой брат.

— Вот это да!! — почти одновременно воскликнули Безсонов и Генка. Лишь Шубин никак не отреагировал на новость.

— Ну-ка, ну-ка, бабуля, выкладывай все как на духу! — потребовал Генка.

— Что это я вам должна выкладывать? — снова усмехнулась старуха, но на этот раз в ее голосе послышались грозные нотки. — Это вы мои пленники, а не я!

Старуха вышла и, закрыв дверь чердака, загремела вставляемым в скобы замком.

— Надо было бабку по темечку грохнуть! Или вилами ткнуть! — поздно спохватился Генка.

— Ну да, со старухой ты готов справиться, а перед Тарасом и тем пацаном спасовал! Будто не мужик, а… — ухмыльнулся Безсонов.

— А сам-то, сам-то, корреспондентишка безголовый! — начал распаляться Генка. — Сказали ему: «Лезь в машину!» — он и полез, как суслик!..

— Хватит! — неожиданно оборвал Генку Шубин. Он резко поднялся и подошел вплотную к водителю.

— Вы, наверное, забыли, почему мы здесь?.. Так я напомню: взят в заложники мой сын, где-то здесь его прячут бандиты. И наша задача — как можно скорей найти это место и освободить мальчика!..

Шубин, замолчав на несколько секунд, поправил себя: — Лично вы, Геннадий, ни мне, ни моему сыну ничего не должны. Можете оставаться в стороне, если боитесь за свою жизнь.

— Конечно, боюсь! — согласился Генка. — Но… что я, последний мужик какой-то?.. Что-нибудь да придумаем! Да, журналист? Ты же привык придумывать разные штучки в свою газету!

Безсонов не ответил. Он прислушивался к звукам, едва-едва доносившимся снизу, из жилой части дома. Женьке показалось, что кто-то лихо играет на пианино…

Солнце заходило. В слуховое оконце хорошо была видна его облитая яичным желтком горбушка. Очертания деревьев постепенно размывались, растворялись в вечерних рождественских сумерках.

Стало слышно, как сразу несколько человек поднимается по лестнице. Их громкие голоса, все нарастая, приближались к двери. Загремели замком. Дверь распахнулась, и на чердак ступили двое — старый Ульян и Радик. За их спинами обнаружился прямоугольник начавшего смеркаться неба.

Старик посветил фонариком по очереди на каждого из троих пленников.