Сумасшедший репортер

На колодезный валок была намотана ржавая цепь, заканчивающаяся старым помятым ведром. Увидев ведро и тонкий пар, поднимавшийся над срубом колодца, Женька, еще не добежав до него, понял, что искать надо не здесь. Заглянув в колодец, он разглядел в сырой глубине черный, дышащий стужей квадрат. Холодное солнце зажгло один его угол — там блестела живая вода.

«Динамо», — вздохнул Женька и, крутанув ручку, отправил ведро вниз. Раздался мягкий, словно виноватый шепот ребенка, всплеск воды.

— Что там? — крикнул Шубин.

— Ничего! Вода! — Безсонов развел руками и быстро пошел обратно. Он усиленно вспоминал запись, которую «лесные братья» крутили на мониторе: колодец (ведра на нем Женька не помнил), черный высохший (как казалось при просмотре) шурф, чумазое лицо мальчика… Чумазое. Есть!

— Андрей Васильевич, я догадываюсь, где нужно искать вашего сына. Бежим в дом!

Возле крыльца бабка Тэтяна из крошечного тазика умывала Тараса. Хлопец сидел на низком табурете и тихо скулил. При появлении Женьки и Шубина он замолчал и повернул голову в их сторону. На Женьку смотрели кровоточащие слепые глазницы. «Боже, это же я сделал!» — пронеслось в сознании Безсонова, отразившись болью в висках.

— Бабусю, чи цэ воны?.. Падлюки!! — Тарас вскочил, выбив тазик из рук старухи, и, хрипло вопя, швырнул табурет. Тот пролетел в метре от Шубина.

— Уважаемая, нам нужно в дом, — сказал Шубин.

— Чего вы там забыли? — недовольно буркнула старуха.

— Я ищу своего сына. Я должен обыскать этот дом!

Старуха, опустив голову, промолчала. Тарас, вытянув вперед руки, шагнул было к Шубину, но споткнулся обо что-то и тяжело рухнул лицом в снег.

— Падлюки! Хай вам грэць!

7

Пройдя темные сени, полные немых сумерек и незнакомых запахов, нырнув под штопаную холстину, которой был завешен вход, Безсонов оказался в большой комнате.

— Не жарко тут, — поежился шедший первым Шубин. — Хоть и печь вон какая громадная!.. Вчера меня отдубасили здесь на славу! — невесело пошутил он.

Печь, занимавшая, наверное, четвертую часть комнаты, находилась напротив входа. Слева от порога струило молочный свет расписанное морозными узорами окно, справа темнел громоздкий древний буфет с разбитым стеклом.

— Но дымом пахнет… А вы видели, чтобы из трубы дым шел? — подумав, спросил Безсонов.

— Нет. А вы?

— И я нет… Ага, зато я вижу буржуйку! — Женька обошел буфет и заглянул за край, ближний к печи и невидимый с порога. Возле небольшой, с тумбочку, буржуйки была сложена горка душистых поленцев и щеп, к ним прислонена старая кованая кочерга. Сбоку из буржуйки под прямым углом выходила жестяная труба. Она была короткой, не больше метра, из нее вился тонкий дымок. Он, как чья-то безымянная душа, поднимался к потолку и там исчезал в отверстии размером с хороший мужской кулак, грубо вырубленном в стене. «Вот откуда тянет холодом», — подумал Безсонов. Он потрогал бок буржуйки — он был горячим, открыл дверцу с литыми узорами — на него сверкнули уютным огнем угли. Потом Женька перевел взгляд на печь, коснулся ее стенки: «Холодная!» И вдруг, неожиданно даже для самого себя, рванул заслонку. Из печи раздался испуганный детский вскрик.

— Сынок!! — Шубин бросился к печи.

— Папа! — отозвался слабый мальчишеский голосок, и на свет показалось чумазое худенькое личико. — Папа, ты нашел меня!

Шубин схватил сына в объятия, он то осыпал его голову поцелуями, то крепко прижимал к груди. Безсонов почувствовал, как наворачиваются слезы, и отвернулся.

— Нашли его все-таки, мальчишечку-горемыку! — на пороге стояла бабка Тэтяна. В руках у нее был знакомый чугунок. — Я знала, что так будет.

— Что же вы не помогли? — стараясь сдерживать поднимавшуюся в душе ненависть к этой старой несчастной женщине, спросил Безсонов.

— На все воля Господня.

— Когда-то сгорела ваша мать. Это тоже была воля Господня или, может, виной тому ваша преступная, порочная душонка?

— И душа моя в руках Господа нашего! Соткана на веретене его небесном. Как пример греха и поступков непотребных! — назидательным тоном произнесла старуха. Выдвинув из буфета доску и таким образом соорудив импровизированный столик, она поставила на него чугунок и направилась к выходу.

— Сейчас сахару принесу. Кукуруза без сахара как любовь без греха.

— Это ж надо — кукуруза в Рождество! — снова восхитился Безсонов. Шубин молчал. Он целовал, целовал сына и, что-то тихо шепча, гладил его спутанные, слипшиеся волосы.

— Дядя, дайте мне кукурузку, — глядя на Безсонова, попросил Сережа. Женька выхватил из еще горячего бульона золотистый початок и протянул его ребенку: — Держи, малыш!

— Стой! А вдруг она отравлена? — Шубин перехватил Женькину руку.

— Перестаньте, Андрей Васильевич, кабы старуха хотела — давно бы нас на тот свет отправила!

— Да, вы правы. Простите, — почему-то извинился Шубин и отдал сыну кукурузу. — Ешь, сынок, и мы поедем домой.