Сибил принесла полную тарелку источающего восхитительный аромат рагу и свежий хлеб. Каждый божий день Зейлан мысленно благодарила эту фейри и ее мужа за помощь, узнав о которой Олдрен, не раздумывая, отправил бы эту супружескую пару на казнь. Девушка не знала, удастся ли ей когда-нибудь отдать двоим фейри этот долг, потому что у самой Зейлан не было ничего, кроме одежды, которую одолжила ей Сибил.
– Как он? – спросила Хранительница, откусывая кусок хлеба.
По прибытии в Нихалос она поклялась себе, что не станет даже пробовать еду, приготовленную фейри. Как многое изменилось с тех пор…
– Тебя не было всего несколько часов, – мягко улыбнулась Сибил, принимаясь поливать цветы в хижине с помощью лейки, потому что присутствие Зейлан в доме лишало ее магии. Хранительница до сих пор не знала, откуда взялся этот дар и сможет ли она однажды им как-то управлять. Знала девушка лишь то, что фейри не могли властвовать над стихиями, когда она находилась поблизости.
Пока Зейлан ела, Сибил рассказывала гостье о том, как прошел ее день во дворце. Фейри работала там на кухне, где вместе с дюжиной других граждан Нихалоса готовила еду для королевской гвардии, – так что Сибил всегда было что сообщить. Она знала все слухи, и нередко предстоящие новости доходили до ее ушей еще до официального оглашения.
Зейлан сунула в рот последний кусок хлеба:
– Ты что-нибудь слышала о Ли?
Сибил покачала головой:
– Нет, пока нет, но я уверена: он скоро вернется.
Зейлан убрала пустую тарелку и отправилась в свою комнату, размером не больше кладовой. Вообще-то, раньше она кладовой и была. При свете свечи девушка села за маленький столик, тесно придвинутый к кровати, и начала упражняться в чтении и письме. Больше ей все равно было нечего делать.
Стояла уже глубокая ночь, когда Зейлан услышала те же ритмичные скрипы и стоны, которые в последнее время так часто терзали ее уши. Девушка зажала руками уши, чтобы не слышать звуки наслаждения, издаваемые Сибил, и сосредоточиться на истории, которую читала. В основном Хранительница училась по детским книгам, которые часто заставляли ее закатывать глаза, потому что сказки и фантастические истории рассказывали о храбрых фейри, которые сражались с кровожадными эльвами и коварными людьми. Но Зейлан нужно было тренировать свои навыки и только потом приниматься за более сложные
тексты.
Звуки в соседней комнате давно стихли, а Зейлан все сидела, склонившись над своей книгой. Глаза горели, измученный разум Хранительницы жаждал сна, но она изо всех сил боролась с этим желанием, ибо сама мысль о том, чтобы заснуть, заставляла ее сердце биться чаще. После смерти родителей Зейлан спала на самых темных улицах, в самых опасных кварталах и в ветхих хижинах, с непреходящей мыслью в голове о том, что может попасть в засаду. Но никогда еще девушка не боялась сна так, как теперь, хотя сейчас находилась в относительной безопасности.
Она боялась. Боялась сновидений. Воспоминаний. Каждый раз, закрывая глаза, Зейлан слышала крики, чувствовала жар и ощущала вкус дыма. Снова и снова переживала панику и то чувство беспомощности, когда пламя охватило их.
Слова, сказанные ею Кирану, до сих пор эхом отдавались в ушах, и Зейлан знала, что никогда не забудет выражение его лица. Отчаяние и безнадежность. Каждый раз, когда Зейлан засыпала, образы в ее сознании оживали, отнимая больше сил, чем мог подарить сон. Но тело девушки жаждало покоя, и хотя она, будучи бессмертной Хранительницей, больше в нем не нуждалась, распрощаться со старыми привычками было не так-то просто.
Зейлан решительно отодвинула свой стул и на цыпочках прокралась на кухню, чтобы принести себе стакан воды. Было тихо. В хижине. На улице. Во всем городе. Девушка глубоко вздохнула, когда ее взгляд, словно сам по себе, остановился на двери, ведущей в комнату Кирана. Крепче сжав в руке стакан, она попыталась подавить желание посмотреть на него в двадцатый раз за этот день, но быстро проиграла эту битву.