Сумеречный клинок

— Ну, ты правильно поняла, — кивнул ди Крей. — И Карла разожгла огонь давней вражды. В княжестве Чеан Книга Заката никогда не запрещалась, но о ней уже начали было забывать. Столько лет прошло… И вдруг ее принялись читать снова. И не просто читать, миледи, ее начали обсуждать и трактовать, а это уже ересь и мятеж. Но искорка упала, затлела сухая трава, и глазом моргнуть не успели, полыхнуло так, что только держись. Калли все рассчитала правильно, и удар ее оказался почти смертельным. Но «почти» — ты же знаешь — не считается. Ересь Книги Заката до ужаса напугала церковь, а мятеж заставил сплотиться вокруг Вернов даже тех, кто их ненавидел или не любил. Просто, когда вы плывете в одной лодке, любое резкое движение способно погубить не только твоего недруга, но и тебя вместе с ним. К тому же Людвиг IV Верн оказался талантливым политиком и недурным полководцем. Его главным достижением было, однако, не то, как он вел войну с мятежниками, а то, что он сразу же и крайне жестко отделил мятежников от основной массы населения, полагавшей себя потомками старых племен. Простым крестьянам, милая леди, горожанам или даже дворянам совсем не хотелось рисковать головой, доказывая, кто тут первый, а кто — второй. Начнись, впрочем, резня, и они бы поднялись. А это от трети до половины всего населения прибрежных районов. Вот в этом случае империя, скорее всего, не выстояла бы. Вернам и так приходилось несладко, а ведь они сражались с относительно малым числом мятежников, сила которых состояла в сплоченности и невероятном для нашего времени фанатизме. Они специально делали татуировки в виде лилии — ее тоже стали называть «лилия Калли», — чтобы никто: ни друг, ни враг не усомнился в их преданности идее. И да, среди них нашлось немало талантливых и интересных людей. Одним из них и был как раз маршал де Бройх, но о нем мы поговорим как-нибудь в другой раз. Слышишь?

Разумеется, Тина слышала. Мгновение назад — ди Крей как раз произнес имя маршала — в тишине ночи закричала неясыть, и значит, время пришло…

6

— Мочь! — сказал ребенок.

Девочка долго сидела молча, даже и не верилось, что такая кроха наделена терпением старого вола. Однако Ремт не возвращался, а время не текло и не бежало, оно тянулось, стекая в океан вечности слезой кедровой смолы.

— Мочь! — сказала девочка, разрывая своим высоким голосом тонкий холст тишины. — Она! — Маленький кулачок ударил куда-то туда, где должно находиться сердце. — Мочь! Ты хотеть, она ро-нять. Дверь. Ha-хрен! Глиф! — Новый толчок в грудь. — Мочь. Хотеть. Валить. Ура!

— Не надо, — сказала в ответ Ада. — Пер сатте э сеата!

«Ну, вот и все…»

Один ее старый знакомый сказал как-то, что заблуждения — это самая суть любого человека. Оттого люди так трудно с ними и расстаются.

«Я тоже», — увы, но так все и обстояло. Она готова была умереть, но не готова была изменить своим убеждениям, разрушить то личное, что строилось в ней так долго и с таким трудом. А теперь вот выяснилось, что никогда Ада ни в чем на самом деле так себя и не убедила. Она всего лишь заблудилась однажды и проблуждала в лабиринте собственных иллюзий долгих тридцать лет. Сначала одно, потом другое, но как же далеко она ушла в конце концов от себя самой. От той Ады фон дер Койнер, баронессы цум Диггерскарп, какой родилась на свет и какой должна была прожить свой век.

— Значит, ты все-таки умеешь говорить… — Девочка явно задумалась над тем, зачем было дурить ей голову, если все так просто.

— Умею, — кивнула Ада, она хотела улыбнуться, но улыбки не вышло. — И не только говорить. Не надо ломать дверь, милая, — добавила она через мгновение, увидев, как смешно хмурит бровки крошечное существо. — Нам ее и так откроют. Подожди!

Она подошла к двери и прислушалась. Где-то далеко, в недрах замка, гулял со своими рыцарями барон Альмус. Дело к полуночи, мог бы уже и угомониться, но веселье, кажется, было в самом разгаре, и Ада знала, отчего так. Вернее, предполагала, имела основания думать, что понимает своего «гостеприимного» хозяина.

«Возможно, я ошибаюсь, но если нет…»

Если нет, тогда пес придет на зов и даже не поймет, что идет на убой. А причина… причина у него уже есть, осталось лишь раздуть пламя его мужества.

«Альм! — позвала она, закрыв глаза и упираясь ладонями в холодные доски двери. — Альм, где ты? Я жду тебя, Альм! Приди! Я жду! Время настало!»

В давние времена, когда она была моложе и счастье гуляло в ее крови, такие штуки выходили у нее как бы сами собой. Но последние тридцать лет прошли как сон. Дурной, тяжелый сон, оставляющий после себя тоску, разочарование, усталость.

«Альм! Ну же, Альм! Где твое мужество! Ты же рыцарь! Боец! Лорд!»

— Что ты делаешь? — Судя по всему, крошку Глиф мучили сомнения.

— Зову, — сказала Ада, не открывая глаз.

— Кого?

— Того, кто откроет дверь.

— И он придет?