Сумеречный Взгляд

– Я избежала удочерения, притворяясь тупой, делая вид, будто у меня настолько низкий уровень интеллекта, что пытать меня – не большее удовольствие, чем мучить безмозглое животное. Понимаешь, им нужна реакция. Это их возбуждает. Я не имею в виду только физическую реакцию на боль, которую они причиняют. Это ерунда, вторично. Они хотят твоей муки, твоего страха, а в тупом животном нелегко вызвать достаточно изысканный для них страх. Так что я избежала удочерения, а когда я стала достаточно взрослой и достаточно крутой, чтобы быть полностью уверенной, что удержусь на ногах сама, я сбежала на ярмарку.

– В четырнадцать лет.

– Да.

– Достаточно взрослая и достаточно крутая, – повторил я с мрачной иронией.

– Прожив одиннадцать лет с Эбнером Кэди и три года под пятой гоблинов, – заметила она, – я стала такой крутой, что тебе и не снилось.

Если раньше ее выдержка, стойкость и сила казались странными, то сейчас то, что я услышал, выявило ее мужество – такое, которое почти невозможно объять разумом. Я нашел себе особенную женщину, это точно, женщину, чье упорное намерение выжить вызывало почтительное изумление.

Я откинулся в кресле, внезапно обессилев от того ужаса, который только что услышал, как от тяжелого удара. Во рту у меня было сухо и горчило, желудок ныл, во всем теле была страшная опустошенность.

Я выдавил:

– Черт возьми, кто они? Откуда они явились? Почему они преследуют человечество?

– Я знаю, – сказала она.

В первый момент я не до конца осознал значение этих двух слов. Наконец до меня дошло – она имела в виду, что в буквальном смысле знает ответы на три этих вопроса. Я подался вперед в кресле, не в силах дышать, как наэлектризованный:

– Откуда ты знаешь? Как ты это выяснила?

Она смотрела на свои руки и молчала.

– Райа?

– Они – наше творение, – сказала она.

– Как такое может быть? – ошеломленно спросил я.

– Ну, понимаешь… человечество существует в этом мире дольше, чем известно нашим мудрецам. Существовала цивилизация, за много тысяч лет до нашей… до того, как возникла письменная история, и эта цивилизация была намного сильнее развита, чем наша.

– Что ты имеешь в виду? Исчезнувшая цивилизация?

Она кивнула.

– Исчезнувшая… разрушенная. Война и угроза войны были такой же проблемой для той ранней цивилизации, как сегодня для нашей. Те нации создали ядерное оружие и зашли в тупик, похожий на тот, к которому мы приближаемся сейчас. Но этот тупик не привел ни к шаткому перемирию, ни к миру по необходимости. Нет, черт возьми. Нет. Напротив, зайдя в тупик, они начали изыскивать иные средства для ведения войны.

Какая-то часть меня недоумевала, как она могла узнать такие вещи, но я ни на секунду не усомнился в правдивости всего, что она рассказала, поскольку шестым чувством – а может, обрывками расовой памяти, глубоко сокрытой в подсознании, – я чувствовал зловещую правдивость того, что иным слушателям показалось бы всего лишь безумной фантазией или сказкой. Я был не в состоянии опять перебить ее, чтобы спросить об источнике ее информации. Во-первых, она, казалось, не готова открыть мне это. А во-вторых, я был зачарован, заворожен и не мог не слушать, а ее, судя по всему, терзала такая же необходимость объяснить мне все. Ни один ребенок не бывал так захвачен волшебной сказкой, рассказываемой на ночь, ни один приговоренный не выслушивал с более мрачным видом судью, оглашающего приговор, как я, когда сидел и слушал в ту ночь Райю Рэйнз.

– Пришло время, – продолжала она, – когда они научились… вмешиваться в генетическую структуру, животных и растений. Не просто вмешиваться, но исправлять, скрещивать гены друг с другом, по желанию устранять или добавлять их характеристики.

– Это же научная фантастика какая-то.

– Для нас – да. А для них это было реальностью. Этот прорыв значительно улучшил жизнь людей, обеспечив более высокое качество продуктов… сделав стабильными пищевые ресурсы… создав кучу новых лекарств. Но в нем был и большой потенциал для зла.

– И этот потенциал недолго оставался нераскрытым, – добавил я, не с проницательностью ясновидца, а с циничной уверенностью в том, что человеческая природа ничуть не изменилась – и не была лучше – за десятки тысяч лет до нашего времени.

Райа сказала:

– Первый гоблин был выведен исключительно для военных целей, превосходный воин армии рабов.

Вообразив себе гротесковый облик демона, я спросил:

– А какое конкретно животное они изменили, чтобы создать эту… эту штуку?

– Точно не знаю, но думаю, что это скорее не измененный вариант или что-то в этом роде, а… совершенно новый вид на Земле, созданная человечеством раса, чей разум не уступает нашему. Насколько я это понимаю, гоблин – это существо с двумя генетическими структурами на каждый вид внешнего облика: один человеческий, другой нет, плюс жизненно важный связующий ген, в котором заложен талант к метаморфозам, так что у существа есть возможность выбирать между двумя обликами: быть – по крайней мере, внешне – человеком или гоблином, что в данный момент ему больше подходит.

– Но это же не настоящий человек, даже когда он выглядит как один из нас, – возразил я.