Сумеречный Взгляд

Затем мне на память пришел Эбнер Кэди, и я решил, что даже некоторые люди – не настоящие люди.

Райа ответила:

– Нет. Даже если он окажется способен пройти самые тщательные медицинские проверки, он все равно остается гоблином. Это его основная сущность, независимо от физического облика, который он принимает в тот или иной момент. В конце концов, его нечеловеческий взгляд на вещи, его мышление, его способы рассуждать – все это настолько нам чуждо, что людям этого не постичь. Он был задуман как существо, способное проникнуть в чужую страну, смешаться с людьми, выдавая себя за человека… а потом, в подходящий момент, обернуться своей ужасной личиной. Например, скажем, пять тысяч гоблинов просочились на вражескую территорию. Они бы выполняли террористические акции, там, где попало, подорвали бы экономику и общество, создали бы атмосферу паранойи…

Я легко представил себе этот хаос. Сосед подозревал бы соседа. Никто бы не доверял никому, кроме членов своей семьи. Общество, каким его знаем мы, не смогло бы существовать в такой атмосфере параноидального подозрения. В скором времени нация, подвергшаяся такой осаде, была бы порабощена.

– Или эти пять тысяч были бы запрограммированы на то, чтобы нанести одновременный удар, – продолжала Райа, – всем сразу обрушиться на людей с такой жаждой убийства, что для ее утоления потребовалось бы двести тысяч жизней за одну ночь.

Цель твари – вся она когти и клыки, тщательно спроектированная машина убийства с внешностью, от которой леденеет кровь, – не просто убийство, но и деморализация.

Прикинув эффективность армии гоблинов-террористов, я на некоторое время лишился дара речи.

Мои мускулы были напряжены и набухли, я никак не мог их расслабить. Глотка пересохла. Болело в груди.

Я слушал, и страх проникал в мои внутренности, сжимая их.

Но не история рода гоблинов так взбудоражила меня.

Что-то другое.

Неясное предвидение.

Что-то надвигающееся.

Что-то плохое.

У меня было такое чувство, что когда я дослушаю до конца о происхождении гоблинов, то окажусь посреди такого кошмара, какой сейчас не мог себе и представить.

Райа все так же сидела в кресле, плечи опущены, голова поникла, глаза глядели вниз. Она сказала:

– Этот воин… гоблин был специально спроектирован так, чтобы он не ведал жалости, чувства вины, стыда, любви, милосердия и большинства других человеческих чувств, хотя и мог имитировать их достаточно искусно, когда хотел сойти за мужчину или женщину. Ему не были знакомы угрызения совести при совершении актов крайней жестокости. Строго говоря… если я правильно поняла ту информацию, что накапливала годами… если я верно истолковала то, что видела… гоблин был даже запрограммирован на то, чтобы получать удовольствие, убивая. Черт возьми, у него было всего три эмоции – ограниченное чувство страха (его генетики и психогенетики включили в качестве механизма выживания), ненависть и жажда крови. Так что… осужденная на столь узкий набор ощущений, тварь, естественно, постаралась выжать все, что возможно, из каждой отпущенной ей эмоции.

Ни один человек-убийца ни в их цивилизации, ни в нашей, за все тысячи лет забытой или записанной истории, вряд ли мог являть пример одержимого, необузданного, психопатического, убийственного поведения, равного по своей силе сотой части того, что испытывали эти солдаты из пробирки. Ни один религиозный фанатик, которому было гарантировано место на небесах, если он возьмет в руки ружье во имя господа, никогда не устраивал бойню с таким пылом.

Мои грязные, окровавленные руки так сильно сжались в кулаки, что ногти больно вонзились в ладони, но я был не в силах их разжать. Я был вроде кающегося грешника, намеренно терзающего себя, чтобы через физическую боль обрести прошение. Но для кого прощение? Чьи грехи мне необходимо было искупить?

Я произнес:

– Но, господи, создать такого воина… это было… это было безумие! Тварь наподобие этой невозможно контролировать!

– Как видно, они считали, что возможно, – ответила она. – Насколько я понимаю, у каждого гоблина, вышедшего из их лабораторий, в мозг был встроен контрольный механизм, назначением которого было посылать сигналы боли, временно выводящие гоблина из строя, и страха. Благодаря этому устройству неподчинившийся воин мог бы быть наказан в любой точке земли, где бы он ни находился.

– Но что-то пошло не так, – заметил я.

– Что-то всегда начинает идти не так, – отозвалась она.

Я снова спросил:

– Откуда ты все это знаешь?

– Не торопись. В свое время я тебе все объясню.

– А я от тебя этого потребую.