Сумерки

– Упрямый какой! Я всё равно помру, обещаешь ты или нет. Потом жалеть будешь, что не успел уважить отца.

– Обещаю. Ты только дер…

Автоматная очередь заглушила голос Мальчишки. Пули прошили снег совсем рядом с его залатанными бурками. Отец выстрелил в ответ. Пуля отцовского ружья не достигла цели, затерявшись в снежной пелене.

– Беги, сын! Прячься в деревне!

– Батя!

– Живо в деревню!

Новая очередь взбила снег возле санок. Отец дёрнулся, из перебитой ноги потекла кровь.

– Беги, говорю! – Он выстрелил ещё раз. Из темноты зазвучала резкая немецкая речь.

Мальчишка бросился прочь, не разбирая дороги, ориентируясь на оранжевое пятно пожарища. Замёрзшие ноги бежали неохотно. Снежная крупа слепила глаза и царапала лицо. Он огибал овраги, карабкался по ямам, оставленным разорвавшимися снарядами. Лёгкие просились наружу через открытый рот. Здравствуй, ангина и прочие воспаления. Разве мог он об этом думать, спасаясь от неминуемой гибели. Одна его часть боялась смерти, другая жалела, что не успел обнять отца.

Выстрелы немецкого автоматчика, пришедшего на советскую землю грабить и убивать, прозвучали совсем близко за его спиной. Мальчишка обо что-то запнулся, растянувшись на снежном ковре усеянного обломками боевой техники поля. Он долго не поднимался, вслушиваясь в завывания ветра и ожидая ответного выстрела отца. Патроны у отца были. Но время шло, а трёхлинейка не гремела.

Мальчик уткнулся в снег, заглушая рыдания. Грубая чужеродная речь заставила его съёжиться.

– Wo bist du, Mann? Ich hole dir Schokolade![7]

Кроме слова «шоколад», Мальчик ничего не понимал. Да этого и не требовалось. Немец хотел умаслить его, чтобы убить. Слова врага ничего не стоили.

– Wo bist du hin, Welpe? Verfluchter Kommunist! Hitler wird uns zum Sieg f"uhren![8]

Немец бродил поблизости. Если прислушаться, станет слышен хруст снега под его сапогами. Мальчика спасала вьюга, создавшая почти нулевую видимость. Подступающая ночь тоже играла на руку. Ноги упирались во что-то твёрдое. Он осторожно загнул голову и увидел окоченевший труп молодого солдата. Полуприкрытые веками глаза нагоняли жути. На продырявленном кителе растеклось бурое пятно. Он пришёл в Россию за славой, а нашёл позор. По заслугам и награда.

– Ich weiss, du bist hier irgendwo! Steig aus, ich werde dir nicht wehtun![9]

Немец хищно рыскал по сугробам, уподобляясь дикому зверю. Мальчишка заметил на левом бедре покойника штык-нож. То ещё оружие против автомата, но выбирать было не из чего. Сбежать незамеченным от безумного фашиста задача не для шестого класса. И штык мог пригодиться. Сдаваться без боя Мальчик не собирался.

Он перевернулся на сто восемьдесят градусов, оказавшись лицом к лицу с трупом. Заиндевевшие пальцы не слушались, отцепить нож с пояса не удавалось.

– Meine armen Br"uder! Der F"uhrer hatte recht, ihr seid Untermenschen![10] – кричал немец, одурманенный жаждой крови, сопровождая тевтонскую брань беспорядочной пальбой. Всего с десяток метров отделял его от Мальчишки. Вот он, поворачивая дуло подвешенного на груди пистолета-пулемёта направо и налево, как лозоходец, присел на корточки. Притравленный взгляд блуждал по рельефной скатерти поля в поисках противника. Отмеченное печатью огня лицо вытянулось в неприкрытой злобе.

– Wo hast du dich versteckt, kleiner Schurke?! H"or auf mit diesen dummen Spielen![11]

Мальчика укрывал бруствер из мертвеца. Подвижность в пальцы не возвращалась, сколько бы он ни согревал их своим дыханием. Всё, что он смог, это снять со штыка ножны. Всего несколько шагов могли выдать его положение. Отдавать свою жизнь на волю случая было неразумно. Убийца отца продолжал вульгарно свиристеть на недоступном языке. Чем дольше Мальчик лежал в снегу, тем больше каменели от холода конечности. Если его не прикончит немец, то это сделает мороз. В метель каждый градус можно смело умножать на два. К вечеру температура опустилась как минимум до двадцати градусов холода. Остатки кострищ чадили, отдавая последнее тепло. Капкан захлопнулся.

Четырёхметровый ров пролегал позади, разрезая поле пополам. Если и получится перемахнуть через него, велика вероятность получить пулю в спину. Метаться в самом рву, лавируя между сожжёнными танками, тоже верная смерть. Драку на кулаках с взрослым ему не выдержать. Немец пристрелит его, и делу конец. Но и помирать задарма Мальчику не пристало. Он решил драпать, пока одежда совсем не примёрзла к земле.

Полагаясь на прыть юности, он помчался ко рву. Обожжённое лицо немецкого вояки покоробило злостью. Вместо слов красноречиво застрочил автомат. Пули пролетали мимо долговязого беглеца, исчезая в безвестности.

Спрыгнув в ров, Мальчишка тут же забрался на другую сторону по осыпавшейся земле. Контуры деревни проступали всё отчётливее. Он бросил взгляд через плечо и с ужасом обнаружил, что немец гнался за ним, сжимая в руке нечто похожее на клинок.

Наверное, истратил все патроны, подумал Мальчик.