Сумерки

— Они довольны, если доволен я. Эсми приняла бы тебя, даже окажись ты хромой и косоглазой. Она жутко волновалась, что Карлайл изменил меня слишком юным, и я не успел стать цельной личностью… Да она в восторге и просто млела каждый раз, когда я брал тебя за руку!

— Элис, кажется, тоже рада…

— Ну, у нее свой интерес!

Целую минуту мы молча смотрели друг на друга. Эдвард что-что скрывает. Ладно, потерплю, а со временем постараюсь все выяснить.

— О чем вы договорились с Карлайлом? — как ни в чем не бывало спросила я.

— Значит, ты заметила!

— Конечно, — по-прежнему спокойно проговорила я.

Эдвард ответил не сразу.

— Он хотел рассказать мне кое-что и не знал, захочу ли я поделиться с тобой.

— А ты захочешь?

— Я вынужден, потому что в следующие несколько дней или недель мне придется быть… еще более осторожным и внимательным. А выглядеть в твоих глазах тираном и деспотом совершенно не хочется.

— Ты и есть тиран, — безмятежно сказала я, — но меня это вполне устраивает. Что особенного?

— В общем, ничего. Элис чувствует приближение гостей. Они знают про нашу семью и, скорее всего, хотят познакомиться.

— Гости?

— Да, они не похожи на нас и охотятся иначе. Скорее всего, в город они вообще не сунутся, однако до самого их отъезда я не спущу с тебя глаз.

На этот раз он точно заметил, что я трясусь от страха.

— Ну наконец-то нормальная реакция! — усмехнулся Эдвард. — А я уж подумал, что ты совсем утратила инстинкт самосохранения.

Я понемногу успокаивалась, оглядывая просторный холл.

— Что, твои ожидания не оправдались? — самодовольно поинтересовался Эдвард.

— Не совсем, — призналась я.

— Ни гробов, ни черепов по углам! Вроде бы даже паутины нет, какая жалость!

— Очень просторно и много света, — не обращая; внимания на его ерничество, проговорила я.

— Домом мы всегда гордились!

Колыбельная, которую играл Эдвард, моя колыбельная, приближалась к концу, но финальные аккорды оказались неожиданно грустными. Последняя резкая нота, и в холле повисла тишина.

— Спасибо, — пробормотала я, только сейчас почувствовав, что на глаза навернулись слезы. Смутившись, я стала вытирать их платком.

Одну слезинку я все же пропустила, и ее аккуратно стер Эдвард. Подняв влажный палец, он внимательно на него посмотрел и быстро поднес к губам.

Я не знала, что сказать, а Эдвард мечтательно закатил глаза и улыбнулся.

— Хочешь посмотреть другие комнаты?

— А гробов правда нет? — уточнила я, надеясь, что за сарказмом не слышно беспокойства.

Улыбнувшись, он взял меня за руку и повел к лестнице.

— Никаких гробов, обещаю!

По высоким ступеням мы поднялись на второй этаж. Деревянные перила были гладкие, как шелк. Так, значит цветовая гамма второго этажа совсем иная — стены обшиты деревянными панелями медового цвета, того же оттенка, что и половицы.

— Комната Розали и Эмметта, кабинет Карлайла, комната Элис, — показывал на закрытые двери Эдвард.

В конце коридора я остановилась как вкопанная и уставилась на деревянное украшение на стене. Заметив мое смущение, он улыбнулся.

— Можешь смеяться. Вот уж действительно парадокс!

Я и не думала смеяться; более того, рука непроизвольно потянулась к большому деревянному кресту, темнеющему на фоне светлой стены. Однако дотронуться до него я не решилась — просто хотелось узнать, действительно ли крест такой гладкий, каким кажется.

— Наверное, он очень старый…

— Середина семнадцатого века, — пожал плечами Эдвард.

— Зачем вы его здесь держите? — поинтересовалась я.

— Ностальгия, крест принадлежал отцу Карлайла.

— Он коллекционировал антиквариат?

— Нет, — тихо засмеялся Эдвард, — он вырезал его сам. Когда-то крест висел на стене в приходе, где он служил.

Не знаю, отразилось ли на моем лице удивление, но на всякий случай я перевела взгляд на древний крест. Применив элементарную арифметику, я поняла, что кресту более трехсот пятидесяти лет. Я молчала, пытаясь осмыслить такой огромный временной промежуток.

— О чем ты думаешь? — спросил Эдвард.

— Сколько лет Карлайлу? — промолвила я, по-прежнему глядя на крест.

— Он недавно отпраздновал трехсот шестьдесят второй день рождения.

Наконец-то оторвавшись от креста, я посмотрела на Эдварда. В голове уже теснились вопросы.

Задать их я не успела, он без труда понял, что я хочу узнать.

— Карлайл родился в Лондоне примерно в 1640 году, незадолго до правления Кромвеля. Точнее сказать невозможно, даты рождения простолюдинов тогда не записывали.

Понимая, что Эдвард за мной искоса наблюдает, я старалась не показать волнения. Обдумать все можно потом, дома, в спокойной обстановке.

— Он был единственным сыном англиканского священника. Мать умерла при родах, и Карлайл ос тался с отцом, человеком крайне нетерпимым. Когда протестанты пришли к власти, священник участвовал в гонениях католиков и представителей других религий. А еще он твердо верил в существование зла и возглавлял облавы на ведьм, оборотней и… вампиров.

Услышав это слово, я замерла, однако Эдвард, похоже, ничего не заметил и рассказывал дальше.