Сумерки

Задремать у меня больше не получилось, несмотря на то, что спал я всего несколько часов. Всё утро я провёл с веником и тряпкой, подметая полы и вытирая пыль с мебели, очищая квартиру от обвалившейся штукатурки с такой тщательностью, словно хотел одновременно стереть следы землетрясения из памяти, чтобы и дальше можно было закрывать глаза на самые очевидные доказательства моих гипотез, выпросить прощения у демонов и вернуться к обычному моему существованию.

К тому моменту, как моё жилище снова обрело прежний вид (оставалось только побелить потолок), мне почти удалось в сотый раз договориться с собой о прекращении работы над книгой. И тут в прихожей вкрадчиво запиликал телефон.

– Дмитрий Алексеевич? – голос принадлежал молодой девушке.

Я почему-то сразу решил, что она должна быть очень красива; таким вот будоражащим воображение тембром обладают ведущие утренних программ на радио. Их, должно быть, специально отбирают по всей стране, доверяя им непростое, ответственное дело: с нежностью и осторожностью сапёра будить невыспавшихся, похмельных сограждан. Она ещё не успела ничего сказать, а я был готов уже со всем согласиться.

– Вас беспокоят из бюро переводов «Акаб Цин». У нас для вас новый заказ. Вы не могли бы подъехать, как только завершите работу над предыдущим? И, пожалуйста, постарайтесь сделать это до тридцать первого числа, а то в Новый Год мы не работаем, из-за ритуалов.

– Хорошо, – механически отозвался я.

– Замечательно. Тогда мы вас ждём, – её голос звучал доброжелательно, почти ласково, как если бы я позвонил по телефону доверия.

С полминуты после того, как она положила трубку, я слушал короткие гудки, пытаясь вспомнить, оставлял ли я в этом странном бюро свой домашний номер. Конечно, в наше время про любого можно найти какую угодно информацию, и всё же…

Так и не придя к однозначному выводу, я вернулся в комнату, заправил в «Олимпию» новый лист бумаги и принялся начисто перепечатывать перевод последней главы. В голове у меня было блаженно пусто, я не терял время на сомнения и колебания, и всего через пару часов работа была доведена до конца.

Так, наверное, наркоманы, принявшие твёрдое и окончательное решение завязать, переступить, начать новую жизнь, в один миг вдруг словно забывают об этом, и не встречая никакого внутреннего сопротивления, как бредущие под шёпот Луны сомнамбулы, срываются с места и едут за дозой. Они не думают ни о чём и когда их уже затягивает в водоворот-слив сладкого забвения; только на следующий день вместе с судорогой ломки приходит раскаяние.

Скрепив скобкой чистовик, я оделся потеплее и робко заглянул в глазок. На лестничной клетке уже никого не было; но опечатанная соседская квартира, следы когтей и надписи на моей двери, которые я так и не успел отчистить, напоминали о том, как близко к краю пропасти я стоял. Не отважившись пройти по размазанному уборщицей кровавому пятну, я вызвал лифт, а, выйдя наружу, сразу поймал машину.

Окна покрытой грязными разводами «шестёрки» были затуманены инеем, она тряслась как продрогший дворовый пёс, а водитель-кавказец в лезущем двустороннем пуховике цветов коллажей Энди Уорхола молчал, нахохлившись, словно боясь, что вместе с паром из его рта выйдет драгоценное тепло и кастанедовская жизненная сила.

Разрушений от ночного катаклизма на заснеженных московских улицах на глаз заметно не было, но повсюду копошились жёлтые муравейники – муниципальные рабочие отлаживали невидимые коммуникации, видимо, повреждённые подземными толчками.

– В Ленинакане страшнее было, – хрипло проронил водитель.

– Мне и вчерашнего хватило, чтобы до смерти перепугаться, – честно ответил я.

– У меня тогда полсемьи погибло. Дом пропал. Я когда в Москву переезжал, думал, по крайней мере, здесь трясти не будет…

– Вы знаете, я думаю, сейчас от этого уже нигде скрыться не получится, – сказал я то ли ему, то ли себе.

– В газете такое прочитал? – нахмурился он.

– В книге.

Водитель кивнул и снова умолк, погрузившись в свои мысли. До конца поездки тишину разрежали только однообразные проклятия, которые он посылал в космическое пространство, когда на дороге складывалась особенно сложная ситуация.

Охранник на входе в особняк, где размещалось бюро «Акаб Цин», узнал меня, и, не задавая вопросов, сам выписал пропуск. Несмотря на праздники и природные бедствия, в коридорах было довольно многолюдно: планетарный капитал, одним из крошечных форпостов которого было это сияющее здание, не признавал выходных. Двое маляров в аккуратных оранжевых комбинезонах белили потолки.

Привычно утопив кнопку с цифрой пять в алюминиевой панели лифта, я прикрыл глаза и вдохнул полной грудью. Внутри витал неуловимый аромат: нечто между благородным старым деревом и сдержанным мужским парфюмом, каким полагается душиться пожилым, но подтянутым миллиардерам, стоящим у руля своих белоснежных яхт.