Сумерки

Молодой витязь только пожал плечами.

— Князь ведёт переговоры с королём и не хочет начинать войны, а король, в свою очередь, делает вид, будто не хочет кровопролития между Польшей и Литвой. А господа Зарембы творят в то время своё дело и готовят всем нам цепи.

— Значит, князя не очень-то тревожит судьба нашего народа и боярства! — отозвался Бабинский.

— Какое дело князю до боярина или холопа? О них радеет только король, да ещё заботился покойный Витовт! — добавил Семашко.

— О боярстве, может, и радел, а о холопах нисколько, — сказал Юрша. — Потому-то нам и нужно теперь поддержать простых людей в их борьбе, если князь о нас не заботится.

— Сила у боярства и народа, а не у князя! — заметил, зло улыбнувшись, Бабинский, отец Прокопа.

— Гоже ли без князя что-либо зачинать! Кто знает, хочет ли он восстания черни? — заговорили разом бояре.

Юрша умолк, а на лице молодого Носа проступила усталость.

Горностай подтолкнул Андрийка локтем.

— Не знаешь, какого чёрта этот безусый князёк болтает о равнодушии Свидригайла к народу, — сказал он. — Теперь ни один дьявол даже не чихнёт в ту сторону, где борются холопы, Юрши, Несвижские, Рогатинские и прочие.

Андрийко молчал, а в душу его впервые закралось сомнение и обида, что начатая борьба может и не завершиться успешно!..

Через два дня после игрищ гости разъехались, и хотя Юрше не удалось поднять волынское боярство, всё-таки немало молодёжи стало с тех пор наведываться в Луцк. Андрийко должен был в качестве хозяина их принимать в замке, водить в город ко всяким купцам, слушать бесконечные рассказы: о конях, собаках, пожалованиях, чествованиях и ещё о затаённой мечте почти каждого, гербах и грамотах. Тщетно старался молодой Юрша заинтересовать их борьбой, которая велась на пограничье. Может быть, они и увлеклись бы ею, если бы в ней участвовал великий князь со двором, вельможами и выряженным на западный лад рыцарством. Теперь же они только отмахивались и вертелись подле молодого князя Носа в надежде услышать что-нибудь для них занятное. К их сожалению, князь Танас проводил целые дни с воеводой, составляя грамоты, которые потом переписывал Андрийка. Не проходило дня, чтобы не являлись посланцы от князя Федька Несвижского, от Богдана Рогатинского или от мужицких ватаг, так что молодым бояричам трудно было удовлетворить своё любопытство.

Так прошёл январь. Февраль начался страшными метелями. На сретение свирепый западный ветер завеял снегом стены замка до половины. Мороз ослаб, ко порывы ледяного ветра выдували из каждого остатки тепла, так что холод давал себя чувствовать больше, чем в январскую стужу. У Андрийки оставалось больше свободного времени, посланцы не приходили, и гости покинули Луцк. Остались только молодой Прокоп Бабинский и Горностай. Бабинский подружился со Сташком, а Горностай с Андрием, и каждый вечер молодые люди сходились в комнатушку над задней калиткой замка, где жил Андрий, чтобы, усевшись у большого очага, поужинать и перекинуться словом перед слом.

Однажды на закате, в двадцатых числах, кто-то увидел из окна замка у переправы через Стырь красную хоруговку на длинной жерди. Все обитатели кинулись к окнам и на заборола. Съездивший туда боярин вскоре принёс красный шарф. Все внимательнейшим образом его осмотрели, но кому он принадлежит и что означает, так и не догадались.

На другой день, в полдень, Андрийко встретил на майдане пани Офку в сопровождении Сташка, Марины и двух неотступных татар. Андрийко, согласно рыцарскому обычаю, которому научил его Сташко, глубоко поклонился старостихе, а она с любезной улыбкой кивнула в ответ головой. Однако когда молодой человек двинулся дальше, красавица остановила его движением руки.

— Куда вы спешите, рыцарь? Почему не хотите поговорить со мной? Неужто я чем-нибудь вас разгневала?

— Меня, пани? — воскликнул Андрийко. — Слишком высоко вы стоите, чтобы мой гнев мог достичь до вас, я не смею даже судить ваши слова и поступки, а не то что гневаться.

— Коли так, то я осмелюсь напомнить, что вы на службе. Правда, она не обременительна, но что может потребовать всеми покинутая слабая женщина, служба всё же есть служба! Вы мне обязаны, и я требую её от вас.

Андрийко покраснел

— Я весь к вашим услугам, пани старостиха!

И послушно направился за Офкой. Они поднялись в её половину. Став у окна, откуда открывался безграничный, покрытый снегом простор западной Волыни, старостиха спросила:

— Вы чувствуете этот западный ветер, рыцарь? Это мой родной ветер! — продолжала она. — Он несёт мне зов моих близких, моей родины: «Возвращайся к нам!» Эх, кабы можно было полететь на Запад!

— На Запад? — спросил Андрийка. — Что же вас останавливает, пани, уехать на Запад? Прикажите, и воевода тотчас приготовит всё для дороги. Вы ведь знаете, что только по просьбе пана…

— Увы, это так! Знаю, но ведь только по милости моего мужа я и не могу уехать в Польшу и должна томиться в неволе… Я уехала бы с радостью, но ведь ни он не позволит, ни Юрша меня не пустит…

— Конечно, пани! Волки, мужики, морозы, метель тому помеха…

Пани Офка нетерпеливо замахала рукой.